О солнце и дожде с маленьким чудом
В том 1925 году, когда расцвела нежная любовь мулатки Габриэлы и араба Насиба, период дождей затянулся настолько дольше нормального и необходимого, что фазендейро, как испуганное стадо, метались по улицам и при встрече тревожно вопрошали друг друга со страхом в глазах:
— Неужели этому не будет конца?
Все говорили о дождях — ведь фазендейро никогда не приходилось видеть столько воды, низвергающейся с неба днем и ночью почти без перерыва.
— Еще неделя — и все начнет гнить. — Весь урожай…
— Боже мой!
Они мечтали об урожае, предсказывая, что он будет исключительно богатым, намного превосходящим прежние. А так как цены на какао неуклонно росли, то урожай принес бы им новые огромные доходы, процветание, изобилие, горы денег. И это значило бы, что дети полковников[3] будут учиться в самых дорогих колледжах больших городов; на вновь проложенных улицах будут возведены новые фамильные резиденции, обставленные роскошной мебелью из Рио-де-Жанейро, с роялями — украшением гостиных; будут открываться самые различные магазины, начнет разрастаться торговля, в кабаре вина будут литься рекой; с каждым пароходом станут прибывать женщины, в барах и гостиницах пойдет крупная игра — словом, это означало прогресс и цивилизацию, о которой шло столько разговоров.
И подумать только, что эти проливные дожди, превратившиеся сейчас в угрозу для урожая, пошли с таким опозданием, заставили ждать себя так долго и возносить молитвы. Несколько месяцев назад полковники поднимали глаза к чистому небу в поисках облаков, предвестников грядущего дождя. Плантации какао занимали весь юг Баии, и полковники с нетерпением ждали дождей, столь необходимых для созревания недавно народившихся плодов, сменивших цветы. Процессия святого Георгия в этом году превратилась в страстный коллективный обет покровителю города.
Разукрашенные золотом роскошные носилки со статуей святого гордо несли на плечах самые знатные люди города, крупнейшие фазендейро, облаченные в пурпурные мантии братства, и это говорило о многом, поскольку полковники не отличались религиозностью, не посещали церкви, не ходили к мессе и причастию, оставляя эти благоглупости женской половине семьи.
— Эти церковные церемонии — женское дело.
И вместе с тем они с готовностью откликались на просьбы епископа и священников о пожертвованиях на строительство и празднества. Они давали средства на постройку монастырской школы на вершине холма Витория, на постройку дворца епископа и духовных школ, на девятидневные молитвы «новены», на празднование в честь пресвятой Марии, на устройство в дни церковных праздников ярмарок с гуляньем, на организацию празднеств святого Антония и святого Иоанна.
В этом году, вместо того чтобы пить в барах, полковники с сокрушенным видом шли в процессии со свечами в руках, обещая святому Георгию все, что угодно, в обмен на долгожданные дожди. Толпа, следовавшая за носилками, подхватывала молитву священников. Отец Базилио, в парадном облачении, со смиренным лицом, благоговейно сложив руки, звучным голосом провозглашал слова молитвы. Избранный для этой почетной обязанности за свои выдающиеся заслуги, которые всеми признавались и уважались, он охотно выполнял ее еще и потому, что сам владел землями и плантациями и был самым непосредственным образом заинтересован в небесном вмешательстве. Поэтому он молился с удвоенной энергией.
Толпа старых дев окружила изображение святой Марии Магдалины, взятое накануне из церкви святого Себастьяна, чтобы сопровождать носилки со статуей покровителя во время шествия по городу. Их охватил экстаз, когда они увидели, как взволнован священник, который обычно читал молитвы благодушно и торопливо, время от времени прижмуривая глаза, а на исповеди не очень интересовался тем, что они хотели ему, поведать, чем сильно отличался, к примеру, от отца Сесилио.
Мощный прочувствованный голос падре гремел, вознося горячую молитву, ему вторили гнусавое пение старых дев, дружный хор полковников, их жен, дочерей и сыновей, торговцев, экспортеров, рабочих с плантаций, прибывших на праздник из провинции, грузчиков, рыбаков, женщин легкого поведения, приказчиков, профессиональных игроков и бездельников, мальчиков из духовных школ и девушек из Общества Пречистой Девы. Молитва возносилась к ясному, безоблачному небу, где висел палящий огненный шар — безжалостное солнце, которое могло погубить едва завязавшиеся плоды какаовых деревьев.
Некоторые дамы из общества во исполнение обета, данного ими на последнем балу в клубе «Прогресс», шли босиком, принося в жертву святому свою элегантность и вымаливая у него дождь. Шепотом давались различные обещания, святого торопили, поскольку уже нельзя было допустить ни малейшей отсрочки, ведь он отлично видит, какая беда постигла тех, кому он покровительствует, — и они просят у него немедленного чуда.
Свитой Георгий не остался глух к Молитвам, к неожиданному религиозному экстазу полковников и к деньгам, которые те обещали пожертвовать на собор.
Не могли его оставить равнодушным и босые ноги дам, с таким трудом ступавшие по брусчатке мостовой. Но больше всего, несомненно, святой был тронут жестокими страданиями отца Базилио. Священника настолько беспокоила судьба урожая на собственной какаовой плантации, что, когда умолкала страстная молитва и раздавалось громкое пение хора горожан, он давал клятву в течение целого месяца не прикасаться к прелестям своей кумы и хозяйки Оталии. Оталия официально доводилась ему кумой: пятерых крепышей столь же здоровых и многообещающих, как и какаовые деревья на плантациях падре, — завернув их в батист и кружева, она снесла в церковь, чтобы окунуть в купели. Не имея возможности их усыновить, падре Базилио стал крестным отцом всех пятерых — трех девочек и двух мальчиков — и, действуя в духе христианского милосердия, предоставил им право носить его звучную и достойную фамилию: Серкейра.
Мог ли святой Георгий отнестись безразлично к такому волнению? С незапамятных времен капитаний[4] он правил — хорошо ли, плохо ли — судьбами этого края, засаженного какаовыми деревьями.
Жорже де Фигейредо Коррейя, которому король Португалии подарил в знак расположения эти заселенные тогда дикарями десятки лиг[5] лесов пау- бразил[6], не пожелал оставить ради дикой селвы[7] развлечения лиссабонского двора и отправил своего испанского кума на смерть, которую тот принял от руки индейцев. Однако он дал куму совет доверить покровительству святого — победителя дракона этот феод, который король, его господин, соизволил ему пожаловать. Он не поехал в этот далекий первобытный край, но дал ему свое имя в честь тезки — святого Георгия.
И так со своего вздыбленного коня святой следил за бурной судьбой Сан-Жорже-дос-Ильеус около четырехсот лет. Он наблюдал, как индейцы зверски убивали первых колонизаторов и как индейцев, в свою очередь, истребляли и порабощали, видел, как создавались энженьо[8] , кофейные плантации, одни небольшие, другие крупные. Он видел, как эта земля в течение целых столетий прозябала без всяких надежд на будущее. Затем он присутствовал при том, как появились первые саженцы какао, и это он повелел обезьянам жупара содействовать размножению какаовых деревьев, разнося повсюду их семена. Он это сделал, возможно, без определенной цели, а лишь для того, чтобы изменить немного пейзаж, который, должно быть, надоел ему за столько лет. Вряд ли он представлял себе, что с какао придет богатство, что для края, которому он покровительствует, наступят новые времена. Ему довелось наблюдать тогда страшные дела людей, совершавших вероломные убийства ради захвата долин и холмов, рек и гор; людей, которые выжигали чащу и лихорадочно насаждали все новые и новые плантации какао. Он увидел, как район стал вдруг разрастаться, как рождались города и поселки; увидел, как в Ильеус пришел прогресс, а с ним появился и епископ; увидел, как создавались новые муниципалитеты — Итабуна и Итапира, как организовалась монастырская женская школа; он видел, как прибывали на
