исхода выборов. Большинство голосов принадлежало полковникам, крупным фазендейро, хозяевам округов и их родственникам — словом, тем, кто пускал в ход избирательную машину. Именно за ними оставалось последнее слово.
Дом полковника Алтино Брандана в Рио-до-Брасо находился рядом со станцией. Он был опоясан верандами, по стенам поднимались вьющиеся растения, в саду дома росли цветы, во дворе — плодовые деревья.
Мундиньо удивился благоустроенности фазенды, подумав, что капитан, пожалуй, был прав, когда утверждал, что Алтано Брандан — редкий в Ильеусе тип фазендейро, у него совсем иной склад ума. В этой зоне не сохранилась традиция строить комфортабельные, изысканные и роскошные особняки. Дома полковников на плантациях и в поселках зачастую были лишены самых необходимых удобств. На фазендах их ставили на сваях, чтобы свиньи могли спать под домом. Или же свинарник, являвшийся защитой от бесчисленных ядовитых змей, строился рядом с домом.
Свиней защищал от змеиного яда толстый слой сала, и они убивали змей. Со времен вооруженной борьбы фазендейро привыкли жить скромно, и лишь с недавних пор в Ильеусе и Итабуне полковники сталей покупать и строить богатые особняки, бунгало и даже небольшие дворцы. Они отказывались от прежней суровой и неустроенной жизни под давлением сыновей — студентов высших учебных заведений в Баие.
— Вы оказали нам большую честь, — сказал полковник, представляя Мундиньо жене, которая встретила их в хорошо обставленной гостиной, где на стенах висели портреты супругов Брандан в молодости.
Затем полковник отвел Мундиньо в комнату для гостей. И здесь все было устроено с королевской роскошью: матрац, набитый обезьяньей шерстью, льняные простыни, вышитое покрывало, вся спальня была пропитана запахом лаванды.
— Если вы не возражаете, я Суй предложил выехать сразу же после завтрака, чтобы успеть посмотреть работы на плантациях. Ночевать будем в «Агуас-Кларас», утром выкупаемся в реке, совершим прогулку верхом и осмотрим фазенду. Позавтракаем дичью, а к обеду вернемся сюда.
— Отлично. У меня нет ни малейших возражений, Фазенда Брандана «Агуас-Кларас» представляла собой огромный земельный участок, границы которого проходили от поселка на расстоянии менее лиги. Впрочем, у полковника Алтино была и другая фазенда, подальше, частично еще покрытая лесом, который предстояло вырубать.
Перемены блюд за завтраком следовали одна за другой — пресноводная рыба, дичь, говядина, баранина, свинина. Это был обычный семейный завтрак, званый обед был назначен на воскресенье.
Вечером на фазенде, после того как Мундиньо посмотрел, как собирается урожай какао (работники трудились у корыт с зернами, плясали, мелко переступая ногами, в баркасах, перемешивая какао, которое сушилось на солнце), он беседовал с хозяином при свете керосиновых ламп. Алтино рассказывал истории о жагунсо, вспоминал старые времена, когда велась борьба за землю. Кое-кто из работников, сидевших на земле, принимал участие в беседе, уточняя те или иные подробности. Алтино указал на одного негра:
— Он у меня работает уже двадцать пять лет. Раньше был жагунео у Бандаро, и бежал от него сюда. Если бы он понес наказание за всех, кого прикончил, на это не хватило бы его жизни.
Негр улыбнулся, показав белые зубы. Он жевал табак; у него были мозолистые руки, а ноги были покрыты засохшим клейким соком какао.
— О, сеньор полковник! Что молодой человек может подумать обо мне?
Мундиньо хотел завести разговор о политике и склонить богатого фазендейро на свою сторону. Но Алтино избегал говорить на эту тему, он лишь упомянул во время завтрака в Рио-до-Брасо о костре из номеров «Диарио де Ильеус». Полковник осудил нападение на редакцию.
— Это никуда не годится. Отголосок старых времен, которые, слава богу, уже давно прошли. Амансио — порядочный человек, но нетерпимый и резкий, прямо не знаю, как он уцелел. Был три раза ранен в стычках, окривел на один глаз, рука не действует, а все не меняется. С Мелком Таваресом тоже шутки плохи, не говоря уж о бедняге Жезуино… Да, никто из нас не может поручиться, что ему не придется совершить такое же преступление: у Жезуино не было иного выхода. Но зачем они затеяли эту историю с поджогом газет? Никуда не годится… — Полковник вынимал кости из рыбы. — Но вы извините меня, если я скажу, что вы тоже поступили неправильно? Таково мое мнение.
— Почему? Вы считаете неверным резкое выступление газеты? Но политическая кампания не ведется путем восхваления противников.
— Ваша газета делается здорово, это верно. Любая статья в ней интересна… Мне говорили, что их пишет доктор, надо быть справедливым, у него одного в голове мозгов больше, чем во всем Ильеусе. Очень умный человек… Я люблю слушать его речи, он говорит, как ученый. Конечно, вы правы. Газета для того и существует, чтобы ругать и громить противника. Выступления вашей газеты справедливы, я даже подписался на нее. Но не об этом речь.
— А о чем же?
— Сеньор Мундиньо, я уже говорил, что те, кто подожгли тираж, поступили неправильно. Я этого не одобряю. Но уж раз это случилось, вы были поставлены в безвыходное положение. Как и Жезуино. Хотел он убить жену? Нет, не хотел. Но она наставила ему рога, и ему оставалось только прикончить ее, иначе он был бы опозорен и стал бы чем-то вроде борова или тяглового вола. А почему бы и вам было не сжечь их газету, и не только тираж, а и здание, да еще и машины сломать? Вы меня извините, но вы были обязаны это сделать, чтобы о вас не стали болтать, будто вы слишком осторожны и тому подобное. Ведь для того, чтобы управлять Ильеусом и Итабуной, нужно быть сильным и не склонять головы ни при каких обстоятельствах.
— Я не трус, полковник. Но, как вы сами сказали, это устаревшие методы. И именно для того, чтобы покончить с ними, чтобы сделать Ильеус цивилизованным краем, я включился в политическую борьбу. Да и где бы я взял жагунсо, у меня ведь их нет…
— Ну, это не причина… У вас есть друзья, люди решительные, вроде Рибейриньо. Я сам предупредил кое-кого. Как знать, а вдруг сеньор Мундиньо попросит меня, когда ему понадобится…
Вот и весь их разговор о политике. Мундиньо просто не знал, что думать. У пего было впечатление, будто полковник обращается с ним как с ребенком, подшучивает над ним. Вечером на плантации Мундиньо снова попробовал завести беседу на политические темы. Алтино не отвечал, говорил только о какао. Они вернулись в Рио-до-Брасо после чудесного завтрака: разнообразная дичь, мясо агути, бразильской свинки даки, оленина и еще что-то необыкновенно вкусное; как узнал впоследствии Мундиньо, это было мясо обезьяны жупара. На фазенде Алтино устроил роскошный обед, на котором присутствовали фазендейро, коммерсанты, врач, аптекарь, священник — все, кто занимал достаточно видное положение в местечке. Алтино велел позвать музыкантов, игравших на гармонике и на гитаре, певцов-импровизаторов, в частности одного слепца, слагавшего замечательные стихи. Аптекарь, улучив момент, спросил у Мундиньо, как разворачиваются политические события. Тот не успел ответить, потому что в разговор резко вмешался Алтино:
— Сеньор Мундиньо приехал сюда погостить, а не заниматься политикой, и тут же заговорил о другом.
В понедельник экспортер вернулся в Ильеус. Черт возьми, чего хочет этот Алтино Браыдан? Он ведь сам захотел продать свое какао — более двадцати тысяч арроб — Мундиньо, а не Стевесону. Для Мундиньо это была очень выгодная сделка. Полковник уже свободен от всяких обязательств по отношению к Бастосам и тем не менее о политике и слышать не хочет. Или он, Мундиньо, ничего не понял, или старик выжил из ума. Ведь он потребовал, чтобы Мундиньо поджигал дома, ломал машины, возможно, даже убивал людей.
Капитан утверждал, что Мундиньо не понимает полковников, их образа жизни и действий. Выслушав идею Алтино Брандана о мести газете «Жорнал до Сул» за идиотское сожжение тиража «Диарио де Ильеус», капитан сказал задумчиво:
— В известной степени он прав. Я тоже думал об этом. Действительно, стоило бы проучить людей Бастоса. Тем или иным способом доказать ильеусцам, что не Бастос уже хозяин края, как было когда-то. Я много размышлял об этом и даже поговорил с Рибеприньо.
— Осторожно, капитан! Не будем делать глупостей. На каждый акт насилия будем отвечать буксирами и землечерпалками для бухты.
