— Нам нужна некоторая сумма под залог замка святого Альберта.
Если бы Джакомо не сидел, он бы от удивления упал. Опять «нам». И под залог чужого замка.
— Замок мой, — продолжила Виолетта, — вот документы. Вдова Сантальберти любезно уступила мне свои права.
— Вдова? Что вы с ней сделали? А сам сеньор Витторио? А его сын?
— Витторио вчера вечером наступил мамочке на хвост. Она его укусила, и он скоропостижно скончался. Со стороны его сына было очень любезно оказать нам сопротивление и героически погибнуть. Он будет с почестями похоронен в семейном склепе. Вдова Сантальберти ушла в монастырь. Я даже выделила ей вооруженное сопровождение.
— Наследники не возражают?
— Наследники — мы с мамочкой. Я не возражаю, а она пусть только попробует. После того, как она погубила репутацию Витторио, ей не к лицу претендовать на его замок.
— Но это все равно большая сумма, — защищался Джакомо.
Виолетта перегнулась через стол и тихо прошептала ему на ухо.
— Джакомо, ты уверен, что хочешь со мной поссориться?
Джакомо охнул и схватился за сердце. Сердце у него пока еще не болело, но подобные жесты он часто использовал, чтобы выиграть время. Отдышавшись, он принял решение.
— К вечеру деньги будут.
— Замечательно. Я всегда знала, что Вы мудрый человек, — ответила Виолетта.
Аурелла вошла в комнату, где лежал раненый Макс, как к себе домой.
— Могу я поговорить с герром Максимилианом наедине? — спросила она Шарлотту.
— На здоровье! — фыркнула Шарлотта и вышла.
Через считанные секунды вышла и Аурелла.
— У него сломан нос и нет ноги! — недовольно произнесла она, — Неужели нельзя было вести себя поосторожнее! Кстати, спасибо за совет, но твой священник мне не помог. В монастыре его уже не было.
— Как не было? А куда он подевался?
— Какая разница? — махнула рукой Аурелла, — Встал и ушел.
— Но он же был ранен.
— Не то слово, он был при смерти. Паломники сказали, что он исповедался отцу Бартоломео, но тот не отпустил ему какой-то тяжкий грех. Наверное, это намек на убийство епископа в стенах храма.
— Поэтому он встал и ушел? Не сказал, куда?
— Или покупать индульгенцию, или в крестовый поход. Куда еще можно пойти за отпущением всех грехов?
— Какой еще крестовый поход?
— Отпущение грехов получают те, кто вступает в орден Иоаннитов, который на море сражается с турками. Ваш Патер спросил, сколько стоит галера, а потом спокойно уснул. Утром после перевязки он просто встал и ушел. Зато наш Габриэль был настолько любезен, что согласился мне помочь, и убедил благородных мессиров подарить мне город.
— Не ожидала, что он такой талантливый оратор, — удивилась Шарлотта.
— Оратор он средний, но как только Бе-Бе понял, что мы с Габриэлем предлагаем дать щелчка по носу Грегуару Бурмайеру, он поспешил нам на помощь. Смешал с навозом рыцарей, не желающих помочь Прекрасной Даме, а Бурмайера и Альфиери смешал с двойной порцией навоза.
— Все в стихах?
— А как же! В «голубом тоне Фрауенлоба». И все на импровизации.
— Светлая ему память. Никогда не думала, что от поэтов бывает польза.
— Я тоже не думала. От поэтов иногда больше пользы, чем от дочерей.
— Виолетта очень похожа на маму.
— Доченька вся в меня, но в ней много и от отца. Ядовита, как большая змея, и для змеи это комплимент.
Виолетта после разговора с Джакомо поднялась на второй этаж и услышала окончание разговора.
— Тогда ты, мамочка, ядовита, как две змеи. И для двух змей это недостижимый идеал.
— Виолетта! Где ты была всю ночь! Скверная девчонка! Я тебя выгоню из дома!
— Я сама ухожу! Теперь у меня есть свой замок! Проживу и без тебя!
Шарлотте с трудом удалось погасить семейный скандал. Уходя, Аурелла обернулась, как будто что-то вспомнила.
— Шарлотта, где у тебя та бутылка ликера, которую я тебе вчера подарила?
— Где-то здесь. Но муж не пьет ликер.
— И ты не пей. Можешь ее выбросить. Твой муж меня больше не интересует.
Ближе к середине дня навестить раненого пришел родной брат.
— Ты, братец, легко отделался. На твоем месте многие бы лежали в земле полностью, а ты только одной ногой. Насчет ноги не переживай. Я знаю мастера, который сделал руку Гецу фон Берлихингену. Помнишь Геца? Он к нам заезжал лет пять назад.
— Бррр. Забудешь его, как же. Мне эта стальная рука потом месяц снилась.
— Он до сих пор в седле, все с кем-то воюет. Так что сильно не переживай, жизнь продолжается. Ты на турнире все сделал, что хотел? Может быть, помощь нужна?
— Лотти, у нас остались здесь какие-то дела?
— Никаких. Можно уезжать, со всеми разобрались.
— Да, вы хорошо разобрались, — подтвердил Фридрих, — Ты приехал сюда негодяем, а уедешь героем. Де Вьенн сказал, что французское рыцарство радо будет видеть тебя в своих рядах. Приглашал к себе в Милан и обещал при случае представить королю.
— Макс, милый, ты не хочешь побыстрее отсюда уехать? — спросила Шарлотта, проводив Фридриха.
— Хочу, но мне прописан постельный режим.
— Турнир закончился. Габриэль повезет свой груз вверх по реке, в Ломбардию. Де Вьенн поедет с ним. Если ты не возражаешь, поплывем с ними, посетим Милан.
— Слава Богу, — вздохнул Макс, — не нравится мне эта Феррона, гори она ясным пламенем.
— Не беспокойся, дорогой, — ответила Шарлотта, — Скоро загорится. Я оставлю письмо для Ауреллы с советом выкупить у Джакомо закладные Виолетты на замок святого Альберта.
35. Духовный эпилог
Жизни случайно доживших до этого места светских лиц были полны увлекательных и разнообразных событий, которые не заслуживают быть сплющенными до размеров эпилога. В жизни духовных лиц тоже произошли некоторые изменения.
Не прошло и недели после окончания турнира, как похожий на хомяка келарь покинул монастырь Святого Мартина. Добрые и менее сведущие монахи говорили, что келарь ушел, вдохновившись примером старого графа Джанфранко, недобрые и более сведущие говорили, что он ушел, потому что слишком много знал. Но все сходились в одном — келарь покинул город после беседы с графиней.
Не прошло и месяца, как монастырь посетили суровые визитаторы. Бартоломео не удалось сделать карьеру. Он даже не успел толком принять дела. Визитаторы, зная репутацию Бартоломео, предложили ему поклясться, что он не знает, куда подевались деньги. На этом его бы оставили в покое. Но, увы, один только Бартоломео действительно знал, куда подевался весь пропавший доход епископства, превращенный в
