На этом обмен любезностями окончился, потому что герольд предложил рыцарям пройти на ристалище.
Может ли такой красавец быть хорошим бойцом? Может, как вскоре убедился Макс. Противник не размахивал мечом попусту, а наносил прицельные удары только тогда, когда Макс не мог их отбить. Каким- то образом он при этом еще и перемещался, сдвигаясь немного, но достаточно, чтобы удары Макса теряли силу, попадая вскользь по доспехам.
Ближний бой? Нет, он не ловится на ближний бой. Маневрирует, держится на расстоянии вытянутой руки и меча. Плохо. А если так?
Макс прыгнул вперед, подныривая под клинок. Свой меч он уронил на локти, освободив руки. Схватил противника под коленями и с силой выпрямил ноги, отрывая его от земли. Герольд присел, проверяя, не коснулся ли коленом ристалища герр де Круа и не уронил ли он оружие. Нет, не коснулся, нет, не уронил. Зато фон Виттенштейн на ногах не устоял и упал набок.
Как и следовало ожидать, Виттенштейн с его придворным опытом жизни был конформистом, а не одиночкой. Поскольку в партии «куртуазных» собрались все его друзья, а в партии «раубриттеров» из друзей не было никого, он с самого начала турнира присоединился к первым. Теперь, когда он неожиданно и некрасиво проиграл, его сторонники единодушно бросились подавать протесты герольдам и хозяевам турнира.
Публика, для которой этот бой был не выглядел интересным, следила за поединком на соседнем ристалище, но оживленный спор у стола герольдов привлек всеобщее внимание. В фокусе оказались известный рыцарь фон Виттенштейн и темная лошадка, он же наемник и предатель, он же один из главных ньюсмейкеров турнира Максимилиан де Круа.
Герольд стоял на своем и клялся всеми святыми, а святых он знал немало, что формального нарушения не было. Рыцарь чести вспоминал известные ему прецеденты бесчестных поступков, среди которых подобные приемы до сих пор не значились.
— Тихо! — скомандовал Джанфранко Фальконе, — Сеньоры, что здесь происходит?
— Совершен бесчестный поступок, — ответил Бертран фон Бранденбург, — мы просим аннулировать результат боя и удалить герра де Круа с турнира!
— Еще он виновен в нападении на мой замок! — вставил слово Сантальберти.
— Кого удалить? Де Круа? — удивился Джанфранко.
— Папочка, никого не удаляй, мне будет скучно! — крикнула Виолетта.
— Доченька, его обвиняют в неподобающем поведении.
— Так удали всех рыцарей! — предложила Аурелла, — Или вчерашнее повальное пьянство и блудодеяние теперь стали подобающим поведением?
— Это все епископ виноват! Мы не хотели! — раздались голоса рыцарей помельче из-за спин рыцарей побольше.
Джанфранко обернулся направо, к Альфиери.
— Удаляй, — уверенно сказал Альфиери, — от него одни неприятности.
Джанфранко повернулся налево, к епископу. Тот уже и думать забыл о вчерашней епитимье и с самого утра наслаждался зрелищем, поскольку пеший турнир его интересовал исключительно как зрителя. Не успел епископ сказать что-нибудь умное, как через толпу протолкался Грегуар Бурмайер и заявил:
— Этот де Круа утром порвал в клочья известного Вам де Бельера!
— Неужели? — поднял бровь епископ. Он опоздал к началу турнира всего на два боя.
— Чтоб мне провалиться в преисподнюю! Поставил его на колени, потом положил мордой в навоз. И затолкал в ему пасть тапочку оруженосца.
— Шапочку, — поправил Альфиери.
— Какая разница, — махнул рукой Бурмайер.
— Замечательно! — расцвел епископ и сразу решил дело в пользу Макса, — Сеньору де Круа, будь он даже и виновен в неподобающем поведении, я отпускаю этот грех и прошу эту тему более не поднимать.
— Согласен, — подтвердил Джанфранко.
— А мой замок! Он же разбойник! Грабитель! — возопил Сантальберти.
— Витторио, ты же сто раз говорил, что я не имею власти над твоим замком. Наконец-то у меня есть повод сказать, что ты над моим городом не имеешь власти и над моими гостями, — злорадно усмехнулся Джанфранко.
— Вы откажете кровному родственнику в правосудии? — как бы скромно, но достаточно громко спросил фон Бранденбург.
— Не откажу, — недовольно ответил Фальконе, — но себе и гостям в зрелище я тоже не откажу. У кого назначены поединки с сеньором де Круа на завтра?
— У меня! — ответил ди Кассано.
— Напомните о правосудии завтра после турнира, — сказал Фальконе, обращаясь к Сантальберти, — и оформите все в письменном виде. На досуге почитаю.
Сантальберти тут же протянул свою жалобу в письменном виде. Фальконе покачал головой, но принял.
— Такое отношение к правосудию просто возмутительно! — отреагировал фон Бранденбург и вздохнул с таким видом, как будто он вот-вот продекламирует свое возмущение в стихотворной форме.
— Еще бы! — прервал его Грегуар Бурмайер, — этот хитрец хочет под любым предлогом убрать де Круа, чтобы тот не покалечил ненароком его собутыльника, с которым должен быть его следующий бой.
— Ничего подобного! — возмутился герр Бертран, — Клевета! Вы еще скажете, что я хочу его убрать, чтобы он с вашим Людвигом-Иоганном не сразился?
— Скажу! — ответил Бурмайер, — Хотите. Потому что Людвиг-Иоганн утрет нос всем вашим друзьям и наемникам вместе взятым.
— Довольно! — хлопнул в ладоши Фальконе, — Я принял решение. Сеньор де Круа продолжает турнир. Прошу всех вернуться на свои места!
В одобрительном и неодобрительном бурчании раздался звонкий голов Фредерика.
— Если этот рыцарь проиграл, то он должен прославить даму сердца моего господина! Он обещал!
Головы повернулись к Фредерику, потом к Виттенштейну.
— Позвольте! Если этому квазиграфу милостиво разрешили участвовать дальше, это не значит, что ему присудили победу, — вступился за своего человека фон Бранденбург.
— Кто же его дама сердца? — полюбопытствовал Альфиери.
Виттенштейн пожал плечами. Он не запомнил произнесенное оруженосцем какое-то итальянское имя с фамилией не относящейся к высшей знати. Как-то не было у него привычки внимательно слушать, что говорят всякие там.
— Ее светлость Аурелла Фальконе, — гордо ответил Фредерик, опередив Макса, — и ее платок на шлеме дяди Максимилиана.
Альфиери возмущенно фыркнул. Фальконе обернулся в его сторону и злорадно ухмыльнулся.
— Что же Вы, мессир, — сказал он уже Виттенштейну, — не желаете сказать доброго слова моей супруге?
Виттенштейн с его придворным опытом, не заставил себя ждать.
— Признаю, что прекраснейшая дама во всем белом свете — Ее светлость Аурелла Фальконе, супруга благороднейшего Джанфранко Фальконе, — провозгласил он без тени недовольства и поклонился дамской ложе.
Дамы зааплодировали. Фон Виттенштейн церемонно раскланялся на венский манер.
— Виолетта, ты не могла бы объяснить, в чем причина внезапной нелюбви Альфиери к моему мужу? — спросила Шарлотта.
— Могла бы, — ответила Виолетта, — ты ведь знаешь, где твой муж провел позапрошлую ночь. Алессандро несколько недолюбливает тех, кому мамочка отвечает взаимностью.
