как и тот корм, который Кит когда-то задавал лошадям и скотине, но рагу оказалось превосходным.
На десерт был домашний клубничный пирог, тоже очень вкусный; однако запах приготовленного из трав чая напомнил Киту некоторые из его встреч с Азией, о которых он предпочел бы забыть.
– Джеффри тебе говорил, что я член городского совета? – спросила у Кита Гейл.
– Говорил. Поздравляю.
– И есть с чем. Моего соперника застукали, когда он отсасывал кому-то в мужском туалете, – вот он и пролетел.
– Такие вещи еще кого-то смущают? – улыбнулся Кит.
– Я, бывало, и сама отсасывала, и даже много раз, – добавила Гейл, – но это же совсем другое дело.
Они успели уже прилично выпить, и все-таки последние слова Гейл несколько покоробили Кита.
– По крайней мере, меня в мужских туалетах не ловили ни разу, – продолжала Гейл. – Погоди, наступит ноябрь, мне тут придется соперничать с одной республиканкой – ханжа надутая, член всех местных клубов, а у самой в голове не мозги, а мякина. Уж она-то, уверена, ничего предосудительного в жизни не сделает. Наверное, самый худший ее поступок – одеться наутро после праздника во все белое.
– Тут довольно много таких, как мы, – проговорил Джеффри, – тех, кто был бы готов собраться вместе и попытаться изменить положение в городе и в округе. У нас есть планы возродить исторический облик центра города, привлечь сюда туристов, привлечь новый бизнес, ввести охранную зону и сдержать этим наступление коммерческих заведений, заставить «Амтрэк»[20] восстановить пассажирское железнодорожное сообщение, соединить Спенсервиль с федеральной автострадой… – Джеффри продолжал перечислять, описывая планы возрождения Спенсервиля и всего округа Спенсер.
Кит слушал его некоторое время, потом заметил:
– Так ты, значит, совсем отказался от планов свержения правительства Соединенных Штатов?
– Мысли глобально, действуй локально, – ответил, улыбнувшись, Джеффри. – Сейчас ведь уже девяностые годы.
– Мне это все сильно напоминает добрый старый политический активизм, что всегда существовал на Среднем Западе, – заметил Кит. – Ты еще помнишь это слово?
– Разумеется, – кивнул Джеффри. – Но я говорю о большем. Мы проявляем интерес и к экологии, и к тому, чтобы власти не были коррумпированы, и к здравоохранению, и вообще ко всему тому, от чего зависит качество жизни и что выходит за рамки обычных бизнеса и коммерции.
– Отлично. Меня такие вещи тоже волнуют. Я это все прекрасно понимаю, и, честно говоря, у меня самого тоже бывали такие же мысли. Но не думай, что тут все разделяют твои взгляды. Я объехал весь мир, ребята, – добавил Кит, – и если что и усвоил, так это то, что люди везде имеют такое правительство и живут в таком обществе, каких заслуживают.
– Не будь циником, – возразил ему Джеффри. – В нашей стране от человека пока еще многое зависит, а от хорошего тем более.
– Хочу надеяться.
– Вам еще не надоели эти философские споры? – вмешалась Гейл. – Перед нами тут вот какая проблема. Власти в городе и в округе впали в летаргическое состояние, отчасти подверглись коррупции, но главным образом просто поглупели. – Она посмотрела прямо на Кита. – И коль уж зашла об этом речь, то у истоков большинства всех этих проблем стоит муж твоей бывшей подружки, Клифф Бакстер.
Кит промолчал.
– Этот сукин сын всех шантажирует, – продолжала Гейл. – Это еще один Эдгар Гувер,[21] только мелкий. Этот мерзавец завел незаконные досье на всех, в том числе и на меня. Он мне даже показал то, что у него есть, идиот безмозглый, так что я теперь вытребую у него все эти досье по суду.
Кит посмотрел на нее и проговорил:
– Будь с ним осторожна.
Они немного посидели молча, потом Джеффри произнес:
– Он хам и, как все хамы, в основе своей трус.
– Даже трусы могут быть опасны, если они вооружены, – заметил Кит.
– Да, – кивнул Джеффри, – но мы его не боимся. Я стоял перед строем солдат с примкнутыми штыками, Кит.
– Возможно, среди этих солдат был и я, Джеффри. Тебя, случаем, не было в Филадельфии осенью 1968 года?
– Нет, и в Кентском университете меня тоже не было, когда там солдаты стреляли в студентов. Но некоторые из наших друзей присутствовали при этом, и могу тебе сказать, Кит: если бы я знал заранее, что там произойдет, я бы там непременно был.
– Да, скорее всего, это так, – кивнул Кит. – Но тогда время было другое, да и причина тоже была посерьезней. А ради введения в город историко-охранных зон не стоит расставаться с жизнью.
Они снова посидели молча, попивая вино из кувшина. Пламя свечей мигало и приплясывало под задувавшим в открытые окна легким ветерком, приносившим с собой невероятную смесь ароматов, среди которых Кит отчетливо выделял запахи жимолости и полевых цветов.
– Ты о нем что-нибудь знаешь? – спросила Гейл Кита.
– О ком?
– О Джоне Эдгаре Бакстере.
– Нет. Мне кажется, я его помню по старшим классам школы. Но у нас в разведке это называется «устаревшими данными».
– А я его помню достаточно хорошо, – сказал Джеффри. – И он не сильно изменился. Такой же подонок. Их семья располагает кое-какими средствами, но всем им испокон веков недоставало мозгов и умения обращаться с людьми. И все дети Бакстеров вечно попадали в какие-нибудь неприятности, помните? Мальчишки всегда были хулиганами, а все их девчонки вечно шли к алтарю уже с пузом. Как говорят в маленьких городках, «в этой семье дурная кровь».
Кит снова промолчал. Джеффри и Гейл явно не просто сплетничали, не просто жаловались ему на жизнь. Они стремились завербовать его на свою сторону. Он это понял сразу же.
– Он страшно ревнив и ужасный собственник, – сообщила Гейл. – Это что касается его семейной жизни. Кстати, Энни до сих пор еще очень привлекательна, а потому мистер Бакстер следит за ней, как коршун. Судя по тому, что до меня доходит, она просто кладезь всевозможных добродетелей, но он этому не верит и никак этого не поймет. Наши знакомые, которые живут на той же улице, что и Бакстеры, говорят, что когда он сам отсутствует, то держит дом под постоянным наблюдением полиции. Несколько недель назад из их дома доносилась стрельба. В пять часов утра. Соседям сказали, что это был случайный выстрел.
Кит продолжал молчать – на его лице не отразилось ничего, кроме привычного, хорошо натренированного сочетания легкого интереса с долей скептицизма, появлявшегося всякий раз, когда беседа вступала в область догадок и слухов. У Кита было такое ощущение, словно он опять сидел в каком- нибудь европейском кафе, стараясь по отдельным намекам распознать что-либо важное, существенное.
– Он неприятный человек, – продолжала Гейл, – но жителям города волей-неволей приходится иметь с ним дело. Даже кое-кто из его подчиненных считает его слишком агрессивным и грубым. Но он умеет бывать и по-своему обаятельным. Он человек старого воспитания и потому приподнимает перед женщинами шляпу, обращается к ним «мадам», проявляет внешнее почтение и уважение к отцам города, к священникам, ну и так далее. Он иногда даже похлопывает младенцев и переводит через улицу старушек. – Гейл улыбнулась. – Но он любит похлопывать и официанток по заду и помогает вляпавшимся во что-нибудь девицам избавляться от лишних одежек. Этот тип – редкостный подлец, он своего никогда не упустит. – Гейл разлила по стаканам остатки вина из кувшина.
Кит вслушивался в стрекот цикад, пение ночных птиц. Все, о чем говорила сейчас Гейл, не было для него новостью; но то, что теперь он выслушивал это от кого-то другого, постороннего, придавало
