Мьюр просунул голову в дыру. Грант и Марина помогли ему вылезти.
— Кое-каких ритуальных элементов явно недостает. — Рид отошел, чтобы глянуть на фриз. — Тоннель, по которому мы прошли, был, конечно, испытанием, уготованным каждому, кто проходил инициацию. Сначала — символическая смерть в воде…
— Она оказалась почти настоящей, — заметил Грант, вспоминая ощущение полнейшей пустоты в черном водоеме. — А я думал, что вода нужна для того, чтобы очиститься.
— Для древних смерть и очищение были тесно связаны. Вода, отмывающая ваше тело или душу, может также очистить и вашу память. Чтобы попасть в Аид, надо было пересечь Лету, реку забвения. В Греции, если человек забыл, кто он таков, он все равно что мертвый. Даже если мы станем рассматривать христианское крещение, то увидим, что вода не просто очищает человека. Когда вас в нее погружают, вы умираете для грешной жизни. Потом огонь зажигает новую жизнь, вы проходите через родовой канал и появляетесь здесь, голый, словно новорожденное дитя. Пратолаос вновь рождается в священных мистериях Гефеста и его сыновей кабиров.
— Все это очень интересно, — заметил Мьюр. — Но единственная важная для нас загадка — этот хренов метеорит.
Они разбрелись, чтобы осмотреть святилище. Грант и Марина двигались вдоль стены, заглядывая в каждую тень, в каждое углубление, Мьюр отправился в другую сторону. Рид, кажется, относился к работе очень отстраненно. Он ухитрился протащить через тоннель электрический фонарик и тешился разглядыванием фризов, выбирая лучом то одну, то другую каменную фигурку.
— Вот здесь.
Грант подошел к Мьюру, стоявшему в дальнем конце пещеры, позади рогатого алтаря. То, что Мьюру показалось нишей, было выходом в небольшое боковое помещение. Оно имело прямоугольную форму и было украшено гораздо скромнее, чем главный зал, — по стене шла всего одна полоса рельефа. В центре возвышался плоский камень, твердая глыба с синеватым отливом, высотой примерно до колена, а в дальнем конце комнаты в полу было проделано углубление в форме чаши шириной примерно в фут. Вокруг лежали изогнутые керамические черепки.
— Что это? — спросил Грант. — Еще одно святилище?
— Думаю, это примитивная печь.
Марина протиснулась мимо них и, встав на колени возле выемки, дотронулась рукой до стенки. Ладонь оказалась черной.
— Думаю, я знаю, куда делся метеорит.
— Куда? — резко развернулся Мьюр, жадно обводя глазами пещеру.
Но в Маринином голосе не слышалось торжества, только покорность и осторожность. Грант проследил за ее взглядом — она смотрела на черную пасть печи, разверзнутую у ее ног.
— Вы говорили, что, по вашим анализам, помимо шестьдесят первого элемента метеорит состоял в основном из железа.
Тревожная мысль посетила Гранта.
— Но ведь ты говорила, что это был бронзовый век, — возразил он. — Я думал, железный век наступил позднее.
— Верно. — В помещение вошел Рид и остановился в дверном проеме. Он морщил лоб, обдумывая какую-то далекую мысль. — Это вообще интересно — идея железного века пошла от поэта Гесиода. Он был почти современником Гомера. Для него железный век не имел ничего общего с техникой, но означал определенную стадию культуры. Он считал, что все наоборот — цивилизация движется от блистательных достижений золотого века через серебряный и бронзовый к одетому в лохмотья уродству железного. И только в наше время мы, ориентированные на науку, рассматриваем железный век как веху на пути прогресса. Крепче, острее, дешевле — железо куда как лучше годится для того, чтобы ковать из него пушки, делать машины и колючую проволоку.
— Да, профессор, это все очень занимательно. — Голос Мьюра был напряженным от нетерпения. — Но микенцы умели обрабатывать железо?
Рид, кажется, удивился такому вопросу.
— Конечно.
— Но вы же говорили, что это бронзовый век.
— Новый век вовсе не начинается в полночь с последним ударом часов. Железный век, бронзовый век, каменный — эти ярлыки используются для удобства. Переход от одного периода к другому происходил постепенно и не везде сразу и занимал десятилетия, а может быть, и века. А потом, с практической точки зрения, как я понимаю, обрабатывать железо не так уж и трудно, надо просто обеспечить нужную температуру. Мне кажется, получить его из руды гораздо труднее.
— Самые ранние образцы были изготовлены из метеоритного железа, — подтвердила Марина. — Лезвия топоров, наконечники стрел, ножи… Слово, которым обозначали железо в Древнем Египте, буквально переводится как «небесный металл». Других источников древние египтяне не знали.
Гранта одолела усталость. Снаружи, там, где в течение трех тысяч лет время не стояло на месте, наверное, уже полночь. Он сел на плоский камень и уставился в пол.
— Значит, в святилище на Крите микенцы нашли дивный кусок железа в смеси с шестьдесят первым элементом и привезли его сюда…
— Чтобы переплавить. — Слова Марины гулко пронеслись по каменной пещере.
— Ну да. А как же иначе. И вы, скорее всего, сидите на наковальне, где его ковали.
Они все смотрели на Рида, смущенные его весельем, даже некоторым возбуждением. Он же, со своей стороны, никак не мог понять, почему они такие мрачные.
— Разве я вам не сказал? Тогда идите и посмотрите.
Луч фонарика Рида в главном зале пробежал по каменному фризу, проходившему вокруг комнаты примерно на высоте человеческого роста. Желтый свет сделал тени вокруг резных фигур глубже, так что теперь те словно выдвинулись из каменной рамы и ожили в воздухе.
— Колют друг друга, метая стремительно медные копья… Вы помните строчки из «Илиады», записанные в тетради Пембертона?
— Вы говорили, что это отрывок из описания кузницы Гефеста.
— Да? — Рид, похоже, удивился. — А, ну конечно. Точнее сказать, здесь описывается предмет, который кует Гефест в своей мастерской. Вы знаете, что такое экфрасис?
— Нет.
— Экфрасис — это место в стихотворном произведении, где поэт прерывает повествование, чтобы дать длинное, подробное описание какого-либо ценного предмета, обычно оружия или доспехов.
— Другими словами, делает лирическое отступление, — вставил Мьюр.
— Относительно сюжета — может быть, но это неотъемлемая часть поэтического произведения. Наиболее живописные отрывки во всех произведениях Гомера — именно экфрасисы. А самые длинные, самые величественные из них имеют местом действия здешние места: Лемнос, кузницу Гефеста. Он кует щит, украшенный невообразимо затейливым узором. Там изображается целый мир — сцены повседневной жизни, эпизоды войны. Нечто среднее между картиной Брейгеля и ковром из Байё.[25] Мужчины и женщины в городах пляшут и пируют, а законники и политики дискутируют на форуме. В полях показана смена времен года — урожай скашивают и убирают, давят виноград на вино. Пастухи гонят овец на пастбище. Армии выступают в поход, начинаются войны. Все это было изображено на щите.
Грант слушал Рида и, казалось, плыл куда-то, оторвавшись от реальности. Луч фонарика прыгал по фризу, перескакивая со сцены на сцену, и каждая выступала из темноты не больше чем на долю секунды. Картины сливались одна с другой, словно кадры кинофильма, создавая панораму целого мира. Пляшущие юноши и гибкие девушки, изображенные так мастерски, что казалось, будто они покачиваются в дрожащем свете фонарика. Быки тащат плуги по полям, а из бороздок поднимаются ростки, и пахари, вооружившись на сей раз серпами, срезают их и связывают в снопы. Колонна людей, извиваясь, тянется к далеким холмам, где расположен большой город, и под стенами его бьются две армии. Под густолистым дубом безмятежно лежит, подобрав под себя ноги, могучий бык, женщины украшают его рога лентами, а мужчины
