гыгыкала вовсю – надо полагать, фарс ей нравился.
Герки на сцене не было, а впереться за кулисы я намеревался не раньше антракта. Сидеть было жестко, и я недоумевал: почему в этом театре такие странные кресла – пластиковые, как на стадионе? И почему на сцене, изображающей, по всей видимости, великосветскую гостиную, тоже сплошь пластик, крашеная фанера и никакой мягкой мебели, никаких портьер? И почему у доброй половины зрителей в руках кульки? Попкорн у них там, что ли? Или семечки? Тогда почему никто не жует и не лузгает?
Появление Герки на сцене в конце первого акта зал встретил оживлением. Уж не знаю, какую роль в этом фарсе играл мой приятель, только лучше бы он играл роль кассира или швейцара при входе. Деревянным, как оживший манекен, шагом Герман Супиков пересек полсцены, устремил отчаянный взгляд на люстру и, запинаясь, вымолвил одну, всего одну фразу.
Этого хватило. Со всех сторон раздался оглушительный свист, и в Герку полетели извлеченные из кульков помидоры – хорошие, сочные, только чуть перезрелые. Швырял партер. Швырял амфитеатр. Швырял бельэтаж. Швыряли ложи и ярусы. Воздух покраснел от летящих помидоров. В жизни не видывал такого обстрела.
Герка взвизгнул. В него попали раз пять, прежде чем он догадался убежать со сцены. Остальные актеры смотались за кулисы еще раньше, и им досталось меньше. Вся сцена была в помидорных кляксах, а декорации напоминали невиданных пятнистых зверей. Наверное, взорвись на сцене динамитная шашка в бидоне с кетчупом, эффект был бы менее зрелищным. Некоторые снаряды, пущенные с задних рядов, не долетели до сцены, и теперь-то я понял, почему кресла в зале не обиты ни бархатом, ни даже простым сукном! Удобно! Только обтирочной ветоши, надо думать, уходит много.
Дали занавес, публика повалила в буфет, а я, стараясь держаться понахальнее, двинулся за кулисы.
– Не говори никому, – упрашивал меня Герка, имея в виду, конечно, помидорную благодарность местной публики.
Ха-ха. «Не говори»! Можно подумать, никто из наших не знает о тернистом пути Герки к славе Щепкина и Качалова!
Но я обещал. Спросил только:
– Где они помидоров-то столько набрали? Что-то я не видел поблизости овощных ларьков.
– Так ты опоздал, – пояснил Герка. – Помидоры у нас в театре перед спектаклем продают. Прямо в фойе. Сам понимаешь, для чего. Уборщиков пришлось нанять целый взвод, а все равно – выгодный бизнес…
Помолчал и добавил с чувством:
– Сволочи!
Язык у меня чесался, но Герка выглядел слишком несчастным, чтобы сыпать соль ему на раны. Поэтому я просто передал ему приказ Балыкина.
– Когда? У меня в третьем акте еще один выход…
Я ответил, когда.
– Успеем.
– А переодеться? Не в этом же попугайном наряде…
– Успеем, говорю. Вот что, держи ключ и дуй ко мне домой, жди там. Одежда найдется. Теперь иди, мне надо подготовиться…
«К еще одной порции перезрелых томатов», – мысленно договорил я за него. Эх, творческие люди, фанатики ими же сдуру избранного пути… Герке бы выступать на сцене в таком мире, где театральное искусство только-только появилось! Блистал бы. Охота ему доказывать, что тоже на что-то годен, в мире изощренных шоу Карнавала! А ведь не отступится, бедолага. Упрям, как осел, и обладает примерно таким же драматическим талантом…
А! Наверное, каждый из нас годен на что-то большее, но поди пойми на что! За полжизни, может, и поймешь, а потом окажется, что данная область деятельности нужна тебе примерно так же, как пловцу гиря. И что тогда делать?
А вовсе не искать, где применить себя помимо нашего основного, скользячего дела, – тоже как-то неправильно.
В сумерках вернулся Герка и всучил мне рабочий комбинезон – в таких, наверное, здесь ходят сантехники. Ничего себе комбинезон, удобный и прочный, только на нашей Земле он больше подошел бы коверному клоуну в цирке.
– А поскромнее у тебя ничего нет?
– Куда уж скромнее… Хочешь, чтобы прохожие в тебя пальцем тыкали?
Я смолчал о том, что будут тыкать обязательно – не в этом мире, так в Аэроклубе или любом другом. Герка и сам прекрасно это понимал, а главное, заведомо лучше меня знал Карнавал и оптимальные транзитные миры. Пожалуй, следовало довериться его опыту.
Так я и сделал.
Он повел меня через пространственно-сдвинутые миры. Не люблю в них заглядывать. Чуть ошибешься – и в одно мгновение перенесешься из Ярославля, например, в Антарктиду. Или бултыхнешься в океан на радость местным акулам. Или вообще выскочишь в ближнем космосе и помрешь раньше, чем успеешь скользнуть далее. Но Герке было виднее. Обхватив меня, чтобы я не наделал ошибок, он скользнул со мною в один из таких миров.
Мир как мир. Даже природа оказалась примерно той же – среднерусской, а не какой-нибудь новогвинейской. Правда, реки поблизости не оказалось, зато вдали за распаханными к севу полями смутно проступали очертания какого-то города.
– Это аналог Москвы? – спросил я.
– Тамбова, – кратко ответил Герка.
Странна жизнь скользуна! Где я только не был, на что только не насмотрелся, а в моем родном мире не видел даже Байкала. Да и в Тамбове не бывал ни разу, зная о нем, пожалуй, лишь то, что он родина волков, которые многим товарищи. Не суждено мне было побывать и в аналоге этого города в сдвинутом мире.
Мы снова скользнули, а потом еще и еще. После четвертого раза мы оказались в лесу, где немедленно провалились по колено в снег. Было темно, как в дупле. Герка объявил, что уже все, мы в нашем мире, дальше будем добираться электричкой или тормознем частника, если расписание электричек нам не понравится.
– А где мы?
– Около Балашихи. До станции километра два. – Он повертел головой и уверенно показал: – Туда.
Опоздали мы совсем чуть-чуть, но все-таки опоздали. Когда мы, слегка запыхавшись, вбежали, стукнувшись в дверях, Балыкин поднял на нас свирепую бровь…
