Белый Тигр

наксалиты со всем своим китайским оружием. Научи каждого бедняка рисовать — и богатым в Индии придет конец.

Я особо показал Дхараму плавные линии форта, очертания бойниц на фоне голубого неба, древние стены, ярко освещенные солнцем.  Полчаса мы ходили от клетки к клетке. Лев и львица, как и положено городской супружеской чете, сторонились друг друга и не общались. Гиппопотам лежал себе неподвижно в огромном пруду полном жидкой грязи. Дхарам хотел было, по примеру некоторых других, бросить в гиганта камешек, вдруг пошевелится, но я запретил. Бегемоту чужда суета, такой уж он уродился.

Пусть звери живут как звери, а люди как люди. Вот вам вся моя философия в одной фразе. 

— Нам пора, — сказал я Дхараму.

— Еще пять минут, дядя, — взмолился он.

— Хорошо, пять минут

Мы подошли к обширной выгородке. За высокими прутьями из бамбука по участку взад-вперед расхаживал тигр.

И не какой-нибудь завалящий.

Такой зверь рождается в джунглях один на целое поколение. Редчайший экземпляр. 

Белый тигр.

Узкие черные и широкие белые полосы мелькали передо мной в просветах между прутьями словно прерывистые кадры старого кино. Тигр двигался из конца в конец выгородки, туда-сюда, туда-сюда, размеренным монотонным шагом, как загипнотизированный. 

Да он и вправду гипнотизировал сам себя этой своей однообразной поступью, иначе как бедняге выдержать за решеткой.

Зверь за прутьями вдруг застыл, будто сбросив с себя заклятие, и повернул голову ко мне. Глаза наши встретились, совсем как глаза хозяина и шофера в зеркале заднего вида.

И тут тигр внезапно пропал.

По спине у меня пробежала мелкая дрожь. Колени затряслись, тело сделалось легким. Какая-то женщина крикнула:

— Эй, смотрите! Сейчас грохнется в обморок! 

— Какой еще обморок... Что вы! — хотел ответить я, но у меня вдруг поехала нога, я поскользнулся на ровном месте. Под землей заскребли когти, впились мне в плоть и потащили во тьму.

Теперь-то мне понятно, зачем сюда ходят влюбленные и награждают друг друга тумаками и щипками, — вот последнее, что мелькнуло у меня в голове. 

Вечером у себя в комнате я положил на пол перед Дхарамом листок почтовой бумаги и ручку

— Хочу посмотреть, как хорошо ты пишешь письма. Напиши бабушке, что сегодня случилось в зоопарке.

Неторопливым ровным почерком он написал про гиппопотама, шимпанзе и болотного оленя- барасингу. 

— Про тигра тоже расскажи.

Он, капельку помедлив, добавил: «А еще мы видели белого тигра в клетке».

— Расскажи ей все, Дхарам.

Мальчик покосился на меня и вывел: «Дядя Балрам упал без чувств у клетки с тигром».

— Погоди — я продиктую, а ты запишешь. 

Он записывал за мной минут десять, до того торопился, что даже перестал вытирать ручку о волосы и перемазал пальцы в черной пасте. Закончив писать под диктовку, он зачитал текст вслух, а я проверил, все ли он передал верно и не наделал ли ошибок.

Я позвал людей на помощь, и мы уложили дядю под баньяном. Ему плеснули в лицо водой, потормошили, и он очнулся. Люди говорили: твой дядя бредит, прощается со своей бабушкой. Наверное, ему кажется, он умирает. Глаза у дяди были открыты. «Тебе плохо, дядюшка?  — спросил я. — Зачем ты прощаешься с бабушкой?» Он взял меня за руку и сказал: «Прости. Прости. Прости». Я спросил: «За что прости?» А он сказал: «Бабушка, я больше не могу жить в клетке. Прости меня». Потом мы сели на автобус, вернулись в Гургаон и пообедали в чайной. Было очень жарко, и мы здорово вспотели. Вот и все, что сегодня случилось.

— Можешь дописать, что хочешь, завтра отправишь, но не раньше, чем я уеду на машине. Ясно?

* * *

Все утро моросил мелкий навязчивый дождик, шум воды был отчетливо слышен в моей клетушке.  Поднявшись, я сразу отправился к машине. Вставил в держатель палочку благовоний. Протер сиденья. Протер лики богини. Щелкнул страшилу по высунутому языку. Положил рядом с водительским сиденьем небольшой сверток и запер дверцу на ключ. 

Потом отошел на два шага от «Хонды Сити», сложил руки и низко поклонился машине. 

Решил побыть немного с Дхарамом. По-моему, мальчик скучал, я сделал ему бумажный кораблик, и мы с ним устроили регату в сточном желобе за забором.

После обеда мы с Дхарамом вернулись в свою комнату.

Я положил руки ему на плечи, тихонько повернул затылком к себе и бросил на пол монетку. 

— Нагнись и подними.

Он послушно нагнулся. Я не спускал с него глаз.  Дхарам расчесывал волосы на прямой пробор, как и мистер Ашок. Белая полоска упиралась в округлую беззащитную макушку.

— Выпрямись.

Я повернул его лицом к себе и опять бросил на пол монетку.

— Нагнись еще раз.

Опять передо мной круглое темечко.

— А теперь сядь в уголке и оберегай мой покой. 

Забравшись под накомарник, я скрестил ноги, уперся руками в колени, зажмурился и сделал вдох. 

Не знаю, сколько я просидел в позе Будды. Какой-то слуга крикнул из-за двери, что меня вызывают. Я открыл глаза. Дхарам послушно сидел в углу и смотрел на меня.

— Подойди сюда, — сказал я. Обнял его, прижал к себе, сунул ему в карман десять рупий. Глядишь, пригодится.

— Опаздываешь, Балрам! Звонок прямо надрывается!

Я прошел к машине, вставил ключ, запустил двигатель. Мистер Ашок стоял у подъезда с зонтиком и сотовым телефоном. Не переставая говорить в трубку, он сел в машину и захлопнул дверцу. 

— До сих пор не верится. У народа Индии была возможность поставить у власти сильную, эффективную правящую партию. Вместо этого проголосовали за банду грязных проходимцев. Мы не заслуживаем...  — Он отнял трубку от уха, распорядился: — Сначала в город, Балрам, я скажу куда, — и вернулся к разговору.

Дорогая была мокрая и грязная. Я ехал медленно. 

— Мы не заслуживаем парламентской демократии, отец. Из-за нее нам в жизни не угнаться за Китаем.  Первая остановка — у хорошо знакомого банка. К банкомату хозяин направился, прихватив красный портфель. Еще банкомат, и еще. Портфель лег на заднее сиденье изрядно потяжелевшим — я всем телом ощутил возросший вес, будто сидел не за рулем японской машины, а крутил педали допотопной повозки, как мой отец-рикша.

Семьсот тысяч рупий.

Этих денег хватит на дом. На мотоцикл. На лавчонку вроде тех, что в Лаксмангархе. На новую жизнь. 

Мои семьсот тысяч рупий.

— Теперь в «Шератон», Балрам.