позабыл все свои печали.
По мостовой загремели деревянные колеса. На дороге показалась большая повозка, запряженная одиноким буйволом. Погонщика не было в помине — скотина сама знала, куда везти. Повозка протарахтела мимо меня, на ней пирамидой громоздились буйволиные головы. Точнее, черепа с почти содранной кожей — только у самых ноздрей, как некий опознавательный знак, оставался жалкий лоскут — и с пустыми глазницами.
А живой буйвол деловито переставлял ноги, направляясь со своим смертным грузом в хорошо известное ему место.
Я пошел рядом с ним, не в силах глаз отвести от ободранных ликов смерти. Мы миновали стойла, я поглядел на упитанных живых буйволов и снова уставился на черепа. И тут — клянусь, Ваше Превосходительство! — буйвол в упряжке повернул ко мне морду и голосом, похожим на отцовский, прошептал:
Когда снится кошмар и уже чувствуешь, что вот-вот проснешься, все равно страшно.
А буйвол шептал дальше:
Буйвол в упор посмотрел на меня.
Мне на мгновение померещилось, что на повозке лежат головы моих родных.
На следующее утро мистер Ашок сел в машину с улыбкой на губах. Красный портфель находился при нем.
Я посмотрел на страшилу и судорожно сглотнул.
— Сэр...
— Что такое, Балрам?
— Сэр, я давно собирался вам сказать... Я готов был во всем признаться хозяину, клянусь... если бы он сказал мне доброе слово... если бы мягко коснулся моего плеча.
Но он не смотрел на меня. Он тыкал пальцем в кнопки сотового.
Тык, тык, тык.
За рулем у тебя безумец, замысливший кровавый грабеж, сидит в каких-то десяти дюймах, а ты и ухом не ведешь. Ни тени подозрения. До чего вы, люди,
Он подался вперед, почти коснулся губами моего уха — я чуть не растаял — и зашептал:
— Я все понимаю, Балрам.
Я закрыл глаза, язык едва ворочался во рту.
— Понимаете, сэр?
— Ты намерен жениться.
— …
— Балрам. Тебе ведь нужны деньги, так?
— Нет, сэр. Такой необходимости нет.
— Подожди, Балрам. Только достану бумажник. Ты — достойный член семьи, Балрам. Ты еще ни разу не попросил прибавки — не то что другие водители. Ты такой несовременный. Мне это по душе. Мы возьмем на себя все твои свадебные расходы. Вот, Балрам, возьми...
Он вытащил бумажку в тысячу рупий, сунул обратно в бумажник, вынул банкноту в пятьсот рупий, сунул обратно, наконец, извлек сотенную.
И вручил мне.
— Свадьбу, наверное, сыграете в Лаксмангархе?
— …
— Как знать, может, и я прибуду. Мне нравится это местечко. Поднимусь на гору, осмотрю форт. Сколько времени прошло с нашей поездки? Полгода?
— Больше. — Я прикинул на пальцах. — Восемь месяцев.
Он пошевелил губами.
— Да, ты прав.
Я сложил банкноту и спрятал в нагрудный карман.
— Спасибо, сэр.
И повернул ключ зажигания.
Ранним утром я вышел из «Букингемского Дворца, корпус В» на главную улицу. Хотя здание было совсем новое, канализация уже подтекала, и на земле сразу за забором темнело мокрое пятно. Сейчас на нем спали три бродячих пса. Настало лето, и даже ночью было очень жарко. Я посмотрел на собак: они явно наслаждались прохладой, впитывали ее всем телом.
Потом сунул палец в лужу черной, вонючей воды. Точно, прохладная.
Одна собака пробудилась, зевнула, увидела меня и оскалилась. Вскочила. За ней последовали две другие псины. Собаки зарычали, принялись скрести землю, скалиться — явно давали понять, чтобы я убирался из их владений.
С бродяжками я связываться не стал, двинулся дальше, к магазинам. Они еще не открылись. Сел прямо на тротуар.
Куда бы податься.
И тут я заметил темные ямки на бетоне.
Следы лап.
Какое-то животное пробежало когда-то по еще не затвердевшему покрытию.
Я пошел по следам. Расстояние между ямками стало больше: зверь перешел на рысь. Я прибавил шагу.
Следы огибали торговые галереи, направляясь к задам магазинов, а дальше... а дальше бетонная дорожка оборвалась и следы пропали.
Завернув за угол, я резко остановился. В пяти футах от меня на корточках сидел мужчина, за ним еще и еще — длинной и ровной шеренгой. Они испражнялись.
Я попал в трущобы.
Мне рассказывали про это место. Палаточный городок возвели для рабочих, что строили жилые комплексы и магазины. Все они приехали из какой-то деревни во Мраке и не любили, чтобы к ним заглядывали посторонние, ну разве что под покровом ночной темноты по делу. Справляющие нужду образовали что-то вроде оборонительного редута, уж к ним-то ни один уважающий себя человек не сунется. Ветер разносил окрест вонь свежего дерьма.
Впрочем, оборона была местами не слишком плотная. Через такую брешь я и проник на территорию.
Скромно жили строители домов для богатых —скопище выцветших, некогда голубых брезентовых шатров, разделенных на кварталы ручейками нечистот, — в Лаксмангархе и то лучше. По битому стеклу и строительному мусору я прошел на край участка, где ручейки вливались в черный неторопливый пузырящийся поток промышленных стоков. Двое детишек плескались в грязной воде.
Сотенная бумажка порхнула в черную реку. Дети изумленно замерли и тут же бросились ловить ее. Одному повезло больше, и тотчас завязалась потасовка.
Я вернулся обратно и присоединился к защитникам трущобного городка, благо местечко освободилось. Присел среди испражняющихся и ухмыльнулся.
Некоторые смущенно отвели глаза, значит, что-то человеческое в них еще осталось. Некоторые глядели совершенно равнодушно, словно давно потеряли всякий стыд. А один малый, тощий, смуглый до черноты, так даже радостно оскалил зубы: глядите, мол, какой я молодец.
