На последней перемене в класс заглянула вожатая — девятиклассница Лида Максимова:
— Девочки, помните — у нас сбор!
Этой осенью Лида выросла на целый каблук, стала подвязывать крендельком темные косички и в первый раз надела платье с прямыми твердыми плечиками. Девочкам из четвертого «А» она казалась совсем взрослой.
После звонка Лида появилась опять:
— Пошли, пошли! Аня, Валя, обязательно приходите!
Девочки из детского дома обычно не ходили на школьные сборы. Но Аня и Валя знали, что сегодня будет очень интересно, и решили остаться.
Галя защелкнула портфель и крикнула Мухам:
— Мухи, подождите, мы идем!
Ей было неловко уйти без Светланы.
А Светлана не торопилась. Не поднимая глаз, она перекладывала что-то у себя в пенале, учебники еще лежали на парте.
— Пойдем, Светлана!
— Не жди меня, ступай. Я не пойду, — сказала Светлана тихо.
— Как — не пойдешь? — испуганно зашептала Галя. — Почему? Ох!.. Ты без галстука!.. Забыла, да? Или у тебя нет еще?
Вожатая подошла к ним:
— Это новенькая ваша? Светлана Соколова? Что же ты, Светлана, идем!
— У нее галстука нет, — вмешалась Нюра Попова, которой до всего было дело.
— Ничего, — сказала Лида, — пойдем так. Для первого раза прощается, — и взяла Светлану за руку.
Светлана стояла, то поднимая, то опуская крышку парты:
— Я не пионерка!
— Как же так? — удивилась Лида. — Ах да! Ведь ты... Все равно пойдем; как гостья у нас посидишь, а в ноябре дашь торжественное обещание и будешь настоящей пионеркой.
Светлана ответила страдальческим голосом:
— Нет, я не хочу.
— Как? Пионеркой не хочешь быть?
Туся Цветаева насмешливо сказала:
— Она в оккупации жила, ее фашисты научили, вот и не хочет!
— Замолчи! — строго сказала Лида.
Светлана, сжав кулаки, метнулась к Тусе. Вожатая с трудом удержала ее.
— Девочки, уйдите! Все уйдите! Идите в пионерскую комнату и ждите меня там.
— Не смеет! Она не смеет мне говорить так! — кричала Светлана. — Моя мама коммунисткой была, они ее убили за это! Никто не смеет мне так говорить!
Вожатая крепко держала ее за обе руки:
— Ну успокойся, успокойся!.. Уйдите, девочки!.. Сядь, Светлана, давай спокойно поговорим... Почему ты не хочешь быть пионеркой?
Светлана заговорила уже со слезами на глазах:
— Когда нас в третьем классе всех принимали... я больна была... а потом хотели осенью... а осенью немцы пришли... Ты думаешь, я не жалела, что у меня галстука нет? Уж я бы его вот как берегла!.. А теперь... что же я... торжественное обещание давать?.. С маленькими, с девятилетними?.. Ведь мне уже тринадцать с половиной лет! Я лучше через год прямо в комсомол...
Нюра Попова, которой до всего было дело, как раз в эту минуту просунула в дверь свой острый носик и воскликнула удивленно:
— Тринадцать лет? И только в четвертом классе учится?!
У Светланы опять начали кривиться губы:
— Вот видишь!
Лида подошла к двери:
— Нюра, уйди!
— Да я ничего! Ты придешь, Лидочка? — Нюра исчезла за дверью.
Светлана встала:
— Иди к ним, Лида, они тебя ждут. Только не говори, пожалуйста, никому.
Лида обняла Светлану — она знала, что иногда это помогает.
— Как же я тебя одну отпущу — такую расстроенную?
А из пионерской комнаты — нарастающий гул, там четвертый «А», предоставленный самому себе. И Евгении Петровны, классной руководительницы, нет, на беду, — хворает уже вторую неделю.
Лида заторопилась в пионерскую комнату:
— Подожди меня, Светлана, не уходи, я сейчас. Я только скажу им, чтобы они не кричали.
Когда Лида через минуту вернулась в класс, Светланы там уже не было.
Очень немногие девочки слышали то, что сказала Светлане Туся. Нужно ли говорить о поведении Туси сейчас, на сборе, или лучше с ней одной? Ведь Светлана просила не рассказывать, ей будет неприятно, если весь класс...
Ах, если бы эти маленькие девочки знали, как трудно бывает вожатой, когда вот такие непредвиденные обстоятельства!
На следующий день Светланы в классе не было. Муха Черная, староста, спросила сестер-близнецов из детского дома:
— Аня, Валя, а где Светлана? Почему не пришла?
Эти девочки всегда ходили вместе, и звали их через тире: «Аня-Валя», как будто это было одно двойное имя.
— Она пришла, — ответила Аня (она всегда отвечала за обеих), — только она теперь будет не у нас, а в четвертом «В», ее перевели.
Евгении Петровны сегодня опять не было, опять ее заменяли другие учителя. Первый урок был арифметика. Ивану Ивановичу сказали, кто отсутствует и почему. Гале показалось, что он пожалел о Светлане.
В конце урока, закрывая журнал и обводя взглядом класс, он вдруг сказал:
— Пасмурно что-то у вас сегодня, и даже Солнышко в тучах... — Он посмотрел на Галю Солнцеву: — Что, без подружки своей скучаешь?
Галя действительно уже привыкла к своей соседке за эти несколько дней. На перемене она расспрашивала Аню-Валю, что было вчера в детском доме.
— Ничего не было, — сказала Аня. — Мы ничего никому не рассказывали. Светлана велела не говорить.
Галя вздохнула. Должно быть, Светлана сама попросила перевести ее в другой класс.
— А у вас в детском доме знают, что Светлана не пионерка?
— Знают. Ей вожатая еще раньше говорила, что ее примут в ноябре.
— А Светлана?
— Она тогда ничего не ответила.
На большой перемене Галя вместе с Мухами поднялась на самый верхний этаж — внизу был только их класс, четвертый «А». В четвертом «В» они почти никого не знали — этот класс был целиком переведен из другой школы.
— Вы кого ищете?
— Соколову.
— Она в учительскую пошла, за картами.
Спустились в учительскую. А там сказали, что Соколова только что понесла карты наверх — должно быть, по другой лестнице.
