важные слова. Он не раз замечал, что люди, слушая интеллектуальные слова, испытывают совсем другие чувства, чем слушая слова неинтеллектуальные. Важно сказать как можно больше умственных слов, они сами собой отольются в нужную форму. Интеллектуальный трепет, который слушатель испытывает при звуке слова «симулякр» или «парадигма» имеет свое самостоятельное значение, вне зависимости от того, как эти умственные слова расставлены. Собственно, со словами можно обращаться как с красками: сначала сказать все подряд, а потом посмотреть, что вышло. Ведь не могут же они сложиться во что-то вовсе плохое? Когда Дутов открывал теоретические журналы, он убеждался, что именно так со словами и происходит: их пишут подряд, а потом они во что-то складываются и в целом производят нужный эффект.
— Интеллигибельная парадигма, — сказал Дутов, — не так была здесь важна, как собственно дискурс свободной воли. Так сказать, некий симулякр, который как бы транспонировался на холст.
— Легко написано, — согласился Пинкисевич. — На одном дыхании.
— В целом, — пояснил Дутов, — мне не составило труда редуцировать эту ювенильность.
— Вот как? — сказал Пинкисевич.
— В этом дискурсе, — уточнил Дутов, — важно не останавливать паттернальные алгоритмы.
— А каталог? — спросил Пинкисевич, переходя к прозаическим вещам. А транспорт? Страховка?
— Информационная поддержка, — спустился к прозе и Дутов, — со стороны издательского дома «Бизнесмен». Они же спонсируют каталог. Транспорт обеспечит, как бишь его? Вот черт, забыл. Ну этот, как его? В общем, — сказал Дутов, — художнику такие вещи знать необязательно. Это все Свистоплясова договаривается. Я лично далек от бизнеса. Мое дело, — и он показал на нарезанный холст, — дискурс свободы.
— Верно, — сказал Пинкисевич, — это не наше дело с бумажками возиться. Пусть кому там надо, те и занимаются. А там уж время рассудит.
И пока художники проводили границу меж горним и дольним, это горнее обслуживающим, предприниматели тоже разграничивали свои интересы.
— В твоих словах много правды, Вася, — сказал Дупель мягко, — президенту это не понравится. Скажу больше, это не понравится и мне самому, потому что я — член команды президента и не сделаю ничего, что ущемляло бы его интерес. Зачем же мне его расстраивать? Этого я делать не стану. Это сделаешь ты, кому ж еще?
— А если не сделаю? И газету тебе не продам.
— Продашь.
— Продам, да — но за очень хорошие деньги.
— За те деньги продашь, какие дадут.
— Никому, Миша, не продам, и никак ты меня не надавишь. Не сможешь.
— Ты хочешь сказать, — сказал Дупель, и снова сказал мягко, совсем мягко. Была у него такая манера: чем более страшные вещи говорил он собеседнику, тем тише и мягче делался его голос, — что акции газеты принадлежат не тебе, но холдингу. И давить лично на тебя бесполезно.
— Именно.
— И продавать их будет холдинг, полагаю.
— Совершенно справедливо.
— Тебе будет интересно узнать, что твой холдинг банкрот.
— Это давно знают в Москве, а сделать с газетой ничего не могут. Холдинг, Миша, не здесь, он на острове Джерси находится. Это, слава богу, английский холдинг, и банкротить его можно по английским законам. Здесь ни взятки не помогут, ни звонки из Кремля. Так что вертушку тебе крутить не придется.
— А что, у англичан и банкротам — лафа, так получается?
— Цивилизация там давно. Закон. Газон триста лет подстригают, вот он и ровный. В цивилизованных странах, если надо, проходит реструктуризация капитала, процедура частичного банкротства не влияет на существование подразделений. Мы собрали акционеров холдинга, уважаемых английских граждан, провели эмиссию, выпустили втрое больше акций и благополучно их пристроили. Все, вопрос закрыт. Тебе интересно?
— Слияние с поглощением произвели? И долги реструктурировали?
— Точно. Слияние — и с поглощением.
— Удобно устроен мир, — сказал Дупель, — удобно для таких, как ты. Вот ведь непыльная работа: на офшорах холдинги открывать. Прогорел один, а ты дополнительных акций настриг, произвел слияние с поглощением — и у тебя уже новый холдинг, краше прежнего. Прогорел холдинг «Бизнесмен» на Кипре, а ты увеличил учетные ставки и влился в холдинг «Коммерсант» на Джерси. Лопнул холдинг на Джерси, а ты уже вошел в холдинг «Мешочник» на Кайманах. А уж с этим беда случится, так ты «Наперсточник» откроешь на Антигуа. А самое интересное, что работает при этом все то же самое предприятие. И работает оно на мои деньги.
— И хорошо работает, — Баринов потянулся. — Согласись, Миша, всему этому я научился у тебя. Должны быть и у нас, мелких бизнесменов, радости, пока Франко не пришел.
И Вася Баринов, ловкий человек, научившийся прилично редактировать тексты, посмотрел победно на Михаила Дупеля, научившегося за жизнь совсем другому. Дупель умел душить заводы, обрезая им электроэнергию и уголь, брать за горло горно-обогатительные комбинаты, блокируя магистрали, ведущие к ним, и гробя железнодорожные подъезды; он привык разговаривать с бандитами и директорами производства и ставить их на колени; президент страны, беседуя с лопоухим еврейчиком, чувствовал себя пятиклассником, который говорит с блатным.
— Мне приятно, что тебе все это интересно, — сказал ловкий Баринов.
— Конечно, интересно, — сказал Дупель еле слышно, — любопытно ведь знать, кто забрал у тебя акции после эмиссии.
— Поверь, надежная компания. Кстати, и на русском рынке присутствуют.
— Они тут надолго. Бритиш Петролеум думает, что в России много нефти, — и Дупель прикрыл глаза. Он говорил еле слышно, глядя из-под опущенных век. — Правда, Вася? Я угадал? Бритиш Петролеум?
— Допустим, — как-то не по себе сделалось Баринову.
— Ричард Рейли, мой партнер, у тебя акции взял, — холодно сделалось Баринову от этих тихих слов, а огонь в камине вовсю горел, и поленья потрескивали. — Он у тебя их знаешь почему взял? Для обмена, как конфетный фантик. Ты менялся в детстве фантиками? Мы с ним тут как-то фантиками махнулись. Очень он хочет Левкоева притормозить на Каспии и попросил меня их бумаги подержать под сукном. Недолго, два дня. Пока он слетает в Баку и обратно. Вот цена твоего холдинга, Вася. Не десять миллионов. Два дня работы деловых людей. — Дупель открыл глаза и посмотрел на человека, которого только что раздавил. Он не испытывал удовольствия от сыгранной сцены, только жалел о потраченном времени. Следовало с самого начала поставить Баринова на место; он истратил час, стараясь получить союзника. — Собрание акционеров созвать быстро. Холдинг «Мешочник» открывать не станем, а этот, липовый, прихлопнем. Редколлегию к девяти утра. Чтобы все были здесь. Пока останешься главным редактором. Ведь газета — и тут Дупель улыбнулся, завершая разговор, — это твое детище! Кому рулить, как не тебе? А эти твои фирменные шуточки! Двухходовочки! Обожаю! С ралли — в кювет! Тонко!
Михаил Дупель встал. На пороге повернулся.
— Что за мазня в коридоре висит? Не поймешь, что наляпано, кляксы одни.
— Картины Дутова. Купили в парижской галерее.
— Хочешь Родине вернуть картины мастера? — спросил Дупель.
— Допустим.
— В искусство деньги вкладываешь?
— Вкладываю.
— Ты бы консультанта нанял, что ли.
— Покупаю, что нравится.
— Искусство, милый мой, те же акции — настрижешь, а потом в помойку сложишь.
— Ты и в этом разбираешься? — спросил Баринов зло.
— Если чем-то интересуюсь, вопрос изучаю. Обули тебя, фуфло толкнули. Вот Левкоев Пинкисевича
