– Сплошная канцелярщина, – сказала она, воздев палец восклицательным знаком: мол, Гриффин должен понимать, каково приходится полицейским или что без канцелярщины ее работа была бы куда легче и приятней.
Окно ее кабинета выходило на автомобильную стоянку. Она закрыла дверь. На двери был плакат с изображением котенка, свешивающегося со стойки бара, и с надписью: «Загляните туда».
Она предложила кофе. Он отказался. Они сели.
– Вероятно, у вас есть новости по делу, – сказал он.
– С чего вы так решили?
– Иначе зачем бы вы пригласили меня сюда?
– Вы шли за Дэвидом Кахане до машины?
– Нет.
– Где вы припарковали свой автомобиль?
– На улице, в квартале от кинотеатра.
– Почему вы не оставили его на стоянке?
Она действительно хотела знать. Обдумывая ответ, он должен был повторить про себя несколько раз, что он не подозреваемый, что она задает вопрос из простого любопытства.
Разве они уже не говорили на эту тему? Он точно не помнил.
– На улице было свободное место. Мне кажется, я и не знал, что там есть стоянка.
– Над кинотеатром большая вывеска «Бесплатная стоянка позади».
– Я не оставлял машину на стоянке.
– Как вы были одеты в тот вечер?
– Я поехал туда прямо с работы, значит, был одет… примерно так же, как сегодня. Рубашка, брюки, кожаные туфли.
– Пиджак, галстук?
– Если на работе я в галстуке, то после работы сразу снимаю.
– А пиджак?
– Не помню.
– Какого цвета пиджак, по-вашему, мог на вас быть? Сколько у вас пиджаков?
– Штук тридцать, наверно.
Она удивленно вздернула брови. Он развел руками, словно говоря: «Каждый проявляет свое тщеславие по-своему». Потом сказал:
– Я не способен ничего выбросить. – Он пытался изобразить, что с юмором относится к такой, скорее женской, черте.
– И какой именно был на вас в тот вечер?
– На работу я обычно надеваю темный пиджак. У меня есть пара клетчатых пиджаков и несколько цвета хаки, еще вельветовый с кожаными заплатами на локтях и твидовый, но, как правило, я ношу черный или синий.
Он не знал, стоит ли спросить ее, почему она задает все эти вопросы, или сказать, что если она будет продолжать в том же духе, он потребует присутствия адвоката. Она может спросить, чем его не устраивают «эти вопросы». Вопросы, которые скорее задают подозреваемому, а не свидетелю. «Но вы не свидетель». Правильно. Я человек, который видел Дэвида Кахане незадолго до его смерти.
– Мы хотели показать вам несколько фотографий. Может быть, узнаете кого-нибудь.
Она достала из папки несколько снимков. Худой лысоватый блондин с кривым после перелома носом и золотой цепью на шее. Грустный чернокожий. Темноволосый усач, возможно иранец, с густыми блестящими волосами, узким лицом и серьезным носом. Гриффин надеялся, что кого-нибудь узнает, но не узнал никого.
– Кажется, лицо знакомое… – указал он на блондина.
– Думаете, видели его в тот вечер?
– В суде я этого не скажу. Я не уверен. Не хотелось бы, чтобы человека арестовали или еще чего, только потому, что я его будто бы где-то раньше видел.
Он надеялся, что его сомнения выглядели натурально, что он рассуждал, как обычный человек. Он выбрал блондина потому, что тот казался слабым. Или потому, что у него было круглое лицо, как у Гриффина? Если когда-нибудь устроят опознание, Гриффин выберет человека, который будет максимально на него похож. А то вдруг полиция найдет очевидца; не хотелось бы, чтобы их показания сильно расходились. Гриффин знал, что полицейские для большей объективности показывают свидетелям фотографии не только подозреваемых, но и похожих на них совершенно непричастных людей, в том числе других полицейских. По крайней мере, опознание устроено именно так. Очевидно, кто-то видел убийство издали и заявил об этом, но его описание было расплывчатым. Нет, не расплывчатым, описание было похоже на Гриффина. И теперь Сьюзен Эйвери пыталась понять, почему или как Гриффин мог убить Дэвида Кахане. Как они будут доказывать, что я виновен в таком бессмысленном убийстве? Возможно ли это?
Она убрала фотографии. Он подумал, не пригласить ли ее куда-нибудь на ужин.
– Это реальные подозреваемые?
– Что вы имеете в виду под «реальными»?
– Мотив и возможность.
– Во многих случаях у убийц бывают странные мотивы.
Это было ограбление, так?
– Если это настоящий мотив, нам надо только Доказать возможность. Даже у вас была возможность.
Что бы сказал невинный человек?
– Пожалуйста, не надо так говорить, – сказал он, – это чрезвычайно неприятно. По-вашему, единственное, что мешает человеку совершить убийство, это отсутствие возможности. Вам, конечно, виднее, но я продолжаю верить, что по природе своей люди добродетельны. – Он хотел показать, что понял ее намек не как обвинение, что было бы абсурдно, а лишь как пример ее взгляда на мир.
– Я думала, Голливуд – это океан, кишащий акулами.
– Во-первых, акулы живут инстинктом, и не стоит думать, что из-за этого они порочны по самой своей природе. Во-вторых, вы правы, в нашем бизнесе попадаются ужасные люди, и не всегда понятно, кому можно верить. Но это не значит, что все люди плохие. В нашем бизнесе полно порядочных, честных людей, которым можно доверять. Что касается меня, я в середине. – Он улыбнулся.
Сьюзен Эйвери выглядела озадаченной.
– Вы это серьезно?
– Конечно. Мне нельзя верить целиком и полностью. Я бы солгал, если бы сказал, что можно. В личной жизни, с друзьями, на меня вполне можно положиться. Но моя работа требует играть по определенным правилам. Только играем мы в реальной жизни, и проигрыш может иногда обернуться очень болезненно.
Он замолчал. «Насколько она хороший полицейский?» – подумал он. Она была в восторге. Он мог бы сказать ей, что если честностью пользоваться как оружием, она перестает быть честностью. Но он не станет ей этого говорить.
– Достаточно, доктор? Может быть, теперь мне следует рассказать вам о своем детстве?
– Давайте. – Она заигрывала с ним.
– Ай-ай-ай, – погрозил он пальцем. – Только не в рабочее время.
– Не думаю, что мой приятель обрадуется.
Ему хотелось спросить, зачем он здесь. Его действительно позвали из-за этих снимков? У нее что-то есть против него?
– Он тоже полицейский?
– Он подрядчик.
– Давно вместе?
– Год. У вас есть кто-нибудь?
– Несколько.
Ему не хотелось продолжать этот разговор. Она его разочаровала. Она не видела его насквозь. Он не
