Всеволод Иванов
Бронепоезд № 14.69
ГЛАВА ПЕРВАЯ
I
Бронепоезд «Полярный» под № 14.69 охранял железнодорожную линию от партизанов.
Остатки колчаковской армии отступали от Байкала: в Манчжурию, по Амуру на Владивосток.
Капитан Незеласов, начальник бронепоезда, сидел у себя в купе вагона и одну за другой курил манчжурские сигареты, стряхивая пепел в живот расколотого чугунного китайского божка.
Капитан Незеласов сказал:
— Мы стекаем… как гной из раны… на окраины, а? Затем в море, что ли?
Прапорщик Обаб оглядел — наискось — скривившееся лицо Незеласова, медленно ответил:
— Вам лечиться надо.
Прапорщик Обаб был из выслужившихся добровольцев колчаковской армии, обо всех кадровых офицерах говорил:
— Лечиться надо!
Капитана Незеласова он уважал и потому повторил:
— Без леченья плохо вам.
Незеласов был широкий, но плоский человек, похожий на лист бумаги: сбоку нитка, в груди — верста. Капитан торопливо выдернул новую сигарету и ответил:
— Заклепаны вы наглухо, Обаб!.. Ничего до вас не дойдет!..
И, быстро отряхивал пепел, визгливо заговорил:
— Как вам стронуться хоть немного!.. Ведь тоска, Обаб, тоска! Родина нас… вышвырнула! Думали все — нужны, очень нужны, до зарезу нужны, а вдруг ра-а-счет получайте!.. И не расчет даже, а в шею… в шею!.. в шею!..
И капитан, кашляя, брызгая слюной и дымом, возвышал голос:
— О, рабы нерадивые и глупые!.. Глупые!..
Обаб протянул длинную руку навстречу сгибающемуся капитану. Точно поддерживая валящееся дерево, сказал с усилием:
— Сволочь бунтует. А ее стрелять надо. А которая глупее — пороть!
— Нельзя так, Обаб, нельзя!..
— Болезнь.
— Внутри высохло… водка не катится, не идет!.. От табаку — слякоть, вонь… В голове, как наседка, да у ней триста яиц!.. Высиживает. Э-эх!.. Теплынь, пар… копошится теплое, слизкое, того гляди… вылезет. Преодолеть что-то надо, а что, не знаю, а не могу?
— Женщину вам надо. Давно женщину имели?
Обаб тупо посмотрел на капитана. Повторил:
— Непременно женщину. В такой работе — каждомесячно. Я здоровый — каждые две недели. Лучше хины.
— Может быть, может быть… попробую, почему мне не попробовать?..
— Можно быстро, здесь беженок много… Цветки!
Незеласов поднял окно.
Запахло каменным углем и горячей землей. Как банка с червями, потела плотно набитая людьми станция. Сыро блестели ее стены, распахнутые окна, близ дверей маленький колокол.
На людях клейма бегства.
Шел, похожий на новое стальное перо, чистенький учитель, а на плече у него трепалась грязная тряпица. Барышни нечесаные и одна щека измятая, розовая: должно быть, жестки подушки, а, может быть, и нет подушек — мешок под головой.
«Портятся люди», — подумал Обаб. Ему захотелось жениться…
Он сплюнул в платок, сказал:
— Ерунда.
Беженцы рассматривали стальную броню вагонов всегда немного смущенно, и Незеласову казалось, что разглядывают его голого. Незеласов голый был сух, костляв и похож на смятую жестянку из-под консервов: углы и серая гладкая кожа.
Он оглядел вагон и сказал Обабу:
— Прикажите воду набирать… непременно, сейчас. Вечером пойдем.
— В появлении? Опять?
— Кто?
— Партизаны?
Обаб длинными и ровными, как веревка, руками ударил себя по ляжкам.
— Люблю!
Заметив на себе рыхлый зрачок Незеласова, прапорщик сказал:
— Но насчет смертей! Не убивать. А чтоб двигалось. Спокой, когда мясо ржавеет…
Обаб стесненно вздохнул. Был он узкоглазый, с выдающимися скулами, похожими на обломки ржаного сухаря. Вздох у него — медленный, крестьянский.
Незеласов, закрывая тусклые веки, торопливо спросил:
— Прапорщик, кто наше непосредственное начальство?
— Генерал Смирнов.
— А где он?
— Партизаны повесили.
— Значит следующий?
— Следующий.
— Кто?
— Генерал-лейтенант Сахаров.
— А он где?
— Не могу знать.
— А где командующий армией?
— Не могу знать.
Капитан отошел к окну. Тихо звякнул стеклом.
— Кого ж нам, прапорщик, слушаться? Чего мы ждем?
Обаб посмотрел на чугунного божка, попытался поймать в мозгу какую-то мысль, но соскользнул:
— Не знаю. Не моя обязанность думать.
И как гусь невыросшими еще крыльями, колыхая широчайшими галифе, Обаб ушел.
II
Тщедушный солдатик в голубых французских обмотках и больших бутсах, придерживая левой рукой бебут, торопливо отдал честь вышедшему капитану.
Незеласову не хотелось итти по перрону. Обогнув обшитые стальными листами вагоны бронепоезда,
