Джеральд Даррелл. Путешествие В Эдвенчер

черепах, настраивало его на лирический лад. «Я дер­жал в руках четырех детенышей клювогрудой черепахи, — писал он, — и был счастлив. В моих руках лежачи четыре крохотных, согретых солн­цем камушка, гладко отшлифованных и изваянных ветром и волнами». Ли ворковала над черепашатами, восхищаясь их яркими глазками, цепкими коготками, крепкими лапками, напоминающими окаменевшие листочки крохотного дерева. «Ничто не сравнится с тем, когда ты видишь и держишь в руках плоды своего труда. Эти круглые комочки жизни в наших руках стоили всех тех усилий, всех просьб, всей борьбы с местной бюрократией, всех долгих месяцев планирования и кропотливой работы. В наших ладо­нях сидели крохотные, похожие на пирожки с румяной корочкой черепа­шата, символизирующие будущее своего вида. Мы знали, что, если защи­тить их от невзгод, эти необычные допотопные создания смогут размно­жаться и покажут новым поколениям, каким был мир раньше».

Джеральд и Ли заехали и на Маврикий, где Джерсийский Фонд вот уже пятнадцать лет осуществлял проект по охране окружающей среды. За это время был достигнут существенный прогресс. Когда Джеральд впервые посетил остров, численность маврикийской пустельга сократилась до четы­рех особей, розовых голубей оставалось всего двадцать. На острове Родри­гес жило сто двадцать уникальных золотых крыланов, обитающих только здесь, а на Круглом острове численность уникальных рептилий и растений сокращалась с пугающей скоростью — всему виной были кролики и козы, неосмотрительно завезенные еще в начале XIX века.

После того как все усилия местного правительства закончились ничем, на помощь пришел Джерсийский Фонд. С помощью Новозеландского об­щества охраны природы и австралийского военно- морского флота (предос­тавившего вертолет) начались работы на Круглом острове. В 1990 году проблемы Круглого острова остались в прошлом. На Джерси и на самом Маврикии были созданы жизнеспособные колонии маврикийской пустель­ги, розовых голубей и золотых крыланов. В Джерсийском зоопарке актив­но размножались гекконы, сцинки и боа с Маврикия. Благодаря активной работе Карла Джонса на Маврикии численность редчайшей птицы, маври­кийской пустельги, существенно увеличилась. «Если кому-то и удалось вер­нуть редкий вид из бездны забвения, — писал Джеральд, — так это Кар­лу». К 1990 году Карлу удалось получать пятьдесят птенцов пустельги каж­дый год. Он уже выпустил 112 молодых птиц на волю — великолепное достижение. В одном из последних лесов, оставшихся на острове, он со своими помощниками занимается возвращением в природу выращенных в неволе розовых голубей. Джеральд писал:

«Пока мы сидели и болтали, произошло нечто удивительное. Раздался громкий шум крыльев, и розовый голубь уселся на дерево в двадцати фу­тах от нас. К нашему удивлению, это оказалась птица, выращенная на Джерси и присланная на Маврикий в рамках нашего проекта, — мы поня­ли это по кольцу на ее лапке. Голубь вспорхнул, а потом уселся перед нами во всей красе, словно великолепный образчик викторианской таксидер­мии. Разумеется, мы поделились с ним крошками с нашего стола. Угоще­ние было благосклонно принято, а затем голубь улетел в лес. Было так приятно видеть птицу, выращенную на Джерси, которая теперь порхает между деревьев своего родного леса. Для этого и существуют зоопарки — конечно, хорошие зоопарки!»

Впоследствии Джеральду довелось стать свидетелем не менее уди­вительного события. Вместе с Ли и Карло Джонсом он отправился осмот­реть те утолки леса, где были выпущены на свободу птенцы пустельги. Карл стал подманивать птиц, имитируя их крики, а Джеральд стоял подоб­но статуе Свободы, держа в вытянутой руке дохлую мышь в качестве при­манки.

«Вот, вот они летят! — воскликнул Карл.

В воздухе послышался легкий шорох, словно пролетел ангел, а потом мелькнуло коричневое тело, блестящий глаз. К моим пальцам легко при­коснулись острые когти, и мышь исчезла, а пустельга унеслась, крепко дер­жа добычу. Удивительно было видеть эту птицу, которой было суждено по­гибнуть — ведь в природе оставалось всего четыре особи. А теперь, благо­даря разведению в неволе, я могу угостить эту замечательную птицу мышью».

Вернувшись на Джерси, Джеральд и Ли сразу же отправились в зоо­парк проведать новых обитателей, которых им предстояло спасти: прекрас­ных капидоло с блестящими панцирями, восхитительных змей, гладких и теплых, как морские камушки, гигантских прыгающих крыс, пушистых кротких лемуров и самых удивительных животных, ради которых и была затеяна вся эта экспедиция, — «наше маленькое племя Зверей с Магиче­ским Пальцем».

«В своей жизни я повидал почти всех животных — от китов-убийц до колибри размером с перышко, от жирафа до утконоса, — писал Дже­ральд. — А теперь, видя, как ай-ай деловито снуют по своим клеткам, пы­таясь выяснить, что бы можно было найти и съесть, я испытал огромное облегчение. Я чувствовал, что завершил очень важное дело». Джеральд взял на руки ай-ай, которого он назвал Маленьким Принцем. «Огромные уши, великолепные, спокойные, но заинтересованные глаза красивейшего цвета, странные черные, мягкие ручки, магический палец, изгибающийся, как викторианская застежка» — таким предстал перед Джеральдом ай-ай. Джеральд вспоминал: «Я подумал о животных, спасенных нами на Маври­кии. Если бы нам только удалось сделать то же самое для этих удивительных зверьков, привезенных нами с Мадагаскара! Если бы с нашей помощью и с помощью других людей можно было бы спасти обитателей чудесного ост­рова Мадагаскар, если бы мы смогли вернуть потомство Маленького Прин­ца на остров — может быть, это послужило бы извинением тому, что чело­век сделал с природой».

Маленький Принц смотрел на Джеральда блестящими глазами, его уши поворачивались в разные стороны, словно антенны. Зверек нежно переби­рал бороду Джеральда. А потом он беззаботно запустил свой магический палец в ухо Джеральда. «Мы прошли полный круг, — закончил Джеральд рассказ об этом бесконечном путешествии. — Но, как всем нам известно, у круга нет конца».

Пока Джеральд путешествовал по Мадагаскару, в возрасте семидесяти восьми лет умер его старший брат Лоуренс. На протяжении последних лет он тяжело болел. Одно время он очень много курил, из-за чего возникла эмфизема легких. За три года до смерти он чувствовал себя так плохо, что с трудом мог передвигаться по дому. В последние дни своей жизни Лоуренс Даррелл являл собой печальное зрелище — больной, мрачный, скучаю­щий, подавленный, вечно пьяный, запертый в своем доме. «Он слишком устал от жизни», — писал Джеральду близкий друг семьи, незадолго до смерти навестивший Ларри.

Последняя подруга Лоуренса Франсуаза Кестман рассказывала Дже­ральду о смерти брата. 7 ноября 1990 года она вышла из дома, чтобы от­вести младшего сына в школу и купить чего-нибудь на завтрак. Когда она вернулась, Лоуренс был уже мертв. Он умер мгновенно от кровоизлияния в мозг. Через несколько дней его тело было кремировано в Оранже, а прах захоронен в маленькой церкви в Соммьере, где покоился прах Клод.

«Я всегда считал своего старшего брата невнимательным, — писал Джеральд. — И мое мнение подтверждает тот факт, что Ларри решил уме­реть именно в тот момент, когда я находился в очень важной экспедиции на Мадагаскаре, где нет ни самолетов, ни факсов, ни телефонов, ни даже приличных дорог. Я узнал о его смерти несколько дней спустя, когда было уже поздно утешать двух его бывших жен, бесчисленных подружек и столь же бесчисленных друзей во всем мире». Ларри заменил Джеральду отца. Он всегда, был готов помочь младшему брату советом. Именно Ларри заста­вил его поверить в себя, именно он открыл ему красоту и загадочность анг­лийского языка, именно он сделал из Джеральда писателя. «И вот он ушел, — писал Джеральд. — Пронесся в нашей жизни, как комета, оста­вив за собой блестящий шлейф людей, которые любили его, восхищались им, а норой и смеялись над ним. В жизни всех этих людей после его ухода образуется пустота, которую ничем не заполнить. Они будут скучать по нему. Я тоже».

Свой дом в Соммьере Лоуренс завещал Франсуазе. Кроме дома, он ос­тавил ей средства на организацию Центра Лоуренса Даррелла. «Институт Ларри Даррелла и мой Даррелловский институт по охране окружающей среды и экологии в Кентском университете — вот что мы, Дарреллы, оста­вим после себя», — с гордостью писал Джеральд Алану Томасу.

Известие о смерти брата подкосило Джеральда. Еще больше расстроила его статья в «Санди телеграф», в которой утверждалось, что Лоуренс всту­пил в кровосмесительную связь со своей дочерью Сафо, когда той было во­семнадцать лет, через год после смерти его жены, Клод. Автор статьи опи­рался на выдержки из дневника самовлюбленной и эмоционально неустой­чивой Сафо. В феврале 1985 года после нескольких неудачных попыток самоубийства она все же сумела повеситься. Ей было тридцать три года.