Джеральд Даррелл. Путешествие В Эдвенчер

непрерывную оргию. Разумеется, Джеральд несколько преувеличивал свои сексуальные склон­ности. «Он не был излишне сексуальным мужчиной, — вспоминала Марга­рет. — Я имею в виду, что я не считала его очень сексуальным мужчиной.

Ему было далеко до Ларри. Хотя он часто говорил о своей сексуальности, все его проделки были лишь невинным флиртом. Я бы сказала, что Джерри был более ориентирован на мать, чем на секс. Секс был для него мечтой, а не призванием. Ему просто не нравилось быть в одиночестве. Он всегда любил, когда рядом с ним была женщина, пусть даже она мешалась на кухне». В старости Джеральд подтвердил слова старшей сестры: «Секс меня не слишком занимал, поскольку у меня было много других увлечений… Если ничего не выходило, я не комплексовал».

Помимо других увлечений Джеральд активно занимался самообразова­нием. Он гораздо больше времени проводил за книгами, чем с девушками. Книги открывали перед ним новый мир, мир безграничных знаний и раз­нообразия, мир, будивший его воображение, мир настоящей науки и стро­гих фактов. Джеральд постоянно работал в местной библиотеке, а когда мог себе это позволить, покупал книги в ближайшем книжном магазине. Позднее он говорил: «Я считаю книги сутью жизни. Возможность быть ок­ руженным книгами, читать и перечитывать их позволяет человеку укрыть­ся под панцирем знаний, а затем путешествовать по жизни, подобно чере­пахе, таща библиотеку на спине. Книги окружают человека подобно мате­ринской утробе».

Порой Джеральд любил вспоминать, какие книги он прочел в молодо­сти. Тогда он читал все, что попадалось под руку, — от детской классики до викторианских приключенческих романов для мальчиков, от классиче­ских произведений Шекспира и Рабле, от Библии и «Очерков Илии» Лэмба до романов Редьярда Киплинга и Д. Г. Лоуренса. Увлекали Джеральда книги известных юмористов — Эдварда Лира, Джерома К. Джерома, П. Г. Вудхауза, Джеймса Тербера и Патрика Кэмпбелла. Он не покладая рук продирался через многочисленные тома двух знаменитых энциклопе­дий — «Ларусса» и «Британники». В области естественной истории его ин­тересы были более разнообразны. Его привлекала и классика — Чарлз Дарвин, Альфред Уоллес, Генри Бэйтс, Анри Фабр, Джилберт Уайт, Ри­чард Джеффрис, В. Г. Хадсон, — и более современные работы, включая произведения Джулиана Хаксли и Г. Уэллса, в том числе его биологиче­ский обзор «Наука жизни».

Во многом Джеральд Даррелл обязан отсутствию формального образо­вания. Он получил возможность развивать свой живой, оригинальный ум самостоятельно, не сковывая себя никакими рамками, увлекаясь тем, что его интересовало, и не обращая внимания на скучное и ненужное. Он от­крывал для себя новые пути и продвигался к прогрессу своей дорогой, не подстраиваясь под ограничения, свойственные официальному образова­нию. Джеральд проверил свой подход к образованию на себе: «Я считаю, что рутина современной образовательной системы убивает в ребенке вооб­ражение. Я учился так, что мое воображение развивалось и расцветало. Оно открыло мне многое из того, чему невозможно научиться в школе, сде­лало из меня настоящего натуралиста и писателя. Мое эксцентричное ок­ружение оказало мне огромную услугу».

Именно отсутствие заранее запрограммированного образования заста­вило Джеральда очень рано задуматься над уменьшением популяции жи­вотных (он был совершенно потрясен практически полным исчезновением черноногих хорьков в прериях Северной Америки). Джеральд еще в детст­ве стал составлять собственную «неполную и любительскую» Красную кни­гу исчезающих видов животных — одним из первых в Соединенном Коро­левстве. Если бы он отправился в университет изучать зоологию, то вышел бы оттуда с точным знанием сравнительной анатомии и линиеевским опре­делением видов, но сомнительно, чтобы его имя стало известно во всем мире.

Итак, детство Джеральда осталось позади. В конце 1942 года, когда маятник войны качнулся в сторону союзных войск — хотя впереди еще были годы кровопролитных сражении, — Джеральд получил повестку. Ему было почти восемнадцать лет, и он отправился на медицинскую комиссию в Саутгемптон. Сначала его и пришедших с ним юношей выстроили — «как скот на бойне» — и приказали раздеваться. Затем каждому из них дали по баночке и велели помочиться. Перед осмотром Джеральд выпил несколько пинт пива, чтобы наполнить мочевой пузырь, но, к сожалению, переста­рался. Баночка переполнилась, а остановиться он не мог. «Эй, ты! — за­кричал врач. — Немедленно выплесни все. Надеюсь, у тебя нет инфекци­онных заболеваний». В своих неопубликованных мемуарах Джеральд так вспоминал это событие в своей жизни.

«Следующим оказался маленький, толстенький доктор, более всего поминавший гнома, которых так любят устанавливать в саду под деревья­ми. Он заглянул мне в рот, потом в уши, а затем приставил жирный палец к кончику моего носа.

— Следуй за моим пальцем, — сказал он и стал отодвигать палец в сто­рону. Я пошел за его пальцем, недоумевая, каким образом такой нехитрый трюк может рассказать о состоянии моего организма.

— Я не говорил тебе идти за моим пальцем, — взорвался доктор.

— Но вы только что мне так сказали, — в смущении возразил я.

— Я не говорил, следуй за моим пальцем, я сказал, следуй за моим пальцем, — с раздражением проговорил врач.

— Я так и сделал, — настаивал я.

— Я не имел в виду, что ты должен последовать за моим пальцем всем телом.

Тут уже я начал сомневаться в умственной полноценности толстого ме­дика.

— Я не могу следовать за вашим пальцем без участия тела, — терпели­во объяснил я.

— Мне не нужно твое тело, — заорал врач. — Мне нужны только твои глаза!

Я начал прикидывать, из какого сумасшедшего дома выпустили этого типа и не следует ли рассказать другим врачам о его поведении. Но все же я решил быть терпеливым и спокойным.

— Но вы же не можете получить мои глаза без тела, — объяснил я вра­чу. — Глаза находятся в теле, поэтому, если они последуют за вашим паль­цем, то и тело двинется туда же.

Лицо доктора своим цветом стало напоминать старую кирпичную стену.

— Ты идиот? — спросил он, закипая.

— Не думаю, сэр, — успокаивающе ответил я. — Я просто не пони­маю, как я могу последовать за вашим пальцем глазами без тела.

— Мне не нужны твои чертовы глаза, — закричал он. — Я хочу, чтобы ты последовал за моим пальцем! Только и всего!

— Но я так и сделал, сэр, а вы рассердились.

— Следуй за моим пальцем глазами, идиот несчастный, — возопил врач. — Твоими чертовыми глазами!

— Я понимаю, сэр, — ответил я, хотя, по правде говоря, ничего не по­нимал.

После этого я перешел к следующему представителю медицинской про­фессии, мрачному мужчине с сальными волосами, более всего напоминав­шему метрдотеля-неудачника на грани самоубийства. Он внимательно ос­мотрел меня от носа до кормы, бормоча что-то себе под нос, как несчаст­ный медведь, сосущий лапу. Доктор распространял вокруг себя аромат корицы, а его большие фиалковые глаза показались мне очень красивыми.

— А теперь, — сказал он, — я хочу, чтобы ты посмотрел на свой нос, для чего мы опустим шторы и окажемся в полной темноте.

«Еще один сумасшедший», — подумал я. — Не кажется ли вам, сэр, что лучше будет проделать это при свете? — осведомился я.

— Нет, нет, обязательно в темноте, — объяснил доктор, — потому что мне нужно будет кое-что засунуть тебе в рот.

— Что же именно? — поинтересовался я, решив отстаивать свою честь до последней капли крови.

— Лампочку, — ответил он. — Это совершенно не больно, честное слово. Шторы были опущены, в мой рот был засунут небольшой фонарик, и доктор принялся осматривать мое горло.

— Черт, — пробормотал он. — Батарейки сели.

Он вытащил фонарик, который сиял, как небольшой костерчик.

— Смешно, — сказал он и снова засунул фонарик мне в рот. — Что ты засунул себе в нос?