— Здравствуйте, — машинально ответил Бирюков и лишь после этого сообразил, что перед ним — Марина Зорькина, которую вчерашним вечером так старательно ему нахваливала мать.
— Не узнали? — с прежней лукавинкой спросила блондинка.
— Узнал, хотя и с трудом, — Антон улыбнулся. — Вы Марина, еще больше похорошели, а перед хорошенькими девушками я теряюсь.
— Знаем мы вас… — проговорила Зорькина таким тоном, словно хотела добавить известную гоголевскую фразу «как вы плохо играете», однако вместо этого спросила: — Надолго в Березовку?
— Пока не прогоните.
— Я?!
— Вы.
— С чего бы вдруг такое?..
— Не знаю, так получилось.
— Стихийно?
— Как обвал в горах.
Марина весело засмеялась:
— Не ожидала от вас такой смелости. Помните, каким робким и симпатичным мальчиком вы были при первой нашей встрече в Ярском?
— Теперь несимпатичный?
— Теперь изменились… — Зорькина снизу вверх глянула на рослого Бирюкова. — Даже виски побелели.
Бирюков наигранно вздохнул:
— Старость — не радость. Но, как поется в одной из популярных песен Вахтанга Кикабидзе, мои года — мое богатство…
— В этом отношении мы с вами одинаково богаты.
Зорькина мельком взглянула на золотые наручные часики.
— Куда-то спешите? — спросил Антон.
— Обеденное время…
— Стараетесь не опоздать к столу?
— Конечно.
— Возьмите за компанию, — шутливо сказал Антон.
Марина на какую-то секунду замешкалась, но с прежней лукавинкой ответила:
— Кроме окрошки из холодильника и разогретого лангета, у меня ничего не будет.
— А чай?..
— В неограниченном количестве.
— Так это уже кое-что…
Перебрасываясь шутками, они вышли из конторы. Недолго прошли по безлюдному селу и остановились у стандартного кирпичного дома на два хозяина. Зорькина открыла калитку и улыбнулась Бирюкову:
— Милости просим…
Бирюков сам не мог понять, для чего он напросился к Зорькиной на обед. Получилась какая-то необдуманная мальчишеская выходка. Однако менять намерение было поздно. Внезапный отказ мог показаться неостроумным розыгрышем и обидеть Марину, а Антон поймал себя на мысли, что ему очень не хочется этого.
— Нахально я поступаю, правда? — спросил он.
Зорькина иронично усмехнулась.
— Думаете, струсил? — засмеялся Бирюков. — Да я за вами — в огонь и в воду!
— Ой, как здорово! — сказала Марина с таким видом, что Антон не понял, шутит она или говорит серьезно.
Просторная с большими светлыми окнами квартира Зорькиной сияла чистотой и красивой полированной мебелью. Все здесь находилось удивительно на своем месте, и Антон про себя отметил, что не зря вчера мать говорила о Марине: «А как она квартирку свою обставила — любо поглядеть».
— У вас прекрасный вкус, — рассматривая одну из полок с книгами, сказал Бирюков.
— Вы окончательно решили убить меня комплиментами? — занимаясь у газовой плиты приготовлением обеда, спросила Зорькина и сразу перевела разговор на другое: — Наверное, из-за Тиуновой приехали в Березовку?
— Из-за нее, — признался Антон.
— Жалко Тамару. Никогда бы не подумала, что с ней такая беда случится. Ужас какой-то…
Марина достала из холодильника небольшую кастрюлю с окрошкой, поставила на стол тарелки, положила столовые ножи, вилки и ложки. Тонкими ломтиками нарезала хлеб и стала разливать по тарелкам окрошку. Обедать начали молча. Принимаясь после окрошки за лангет, Антон привычно взял вилку в правую руку, а столовый нож — в левую. Заметив это, Зорькина шутливо сказала:
— Воспитанные дети держат вилку левой рукой.
Антон виновато глянул на нее:
— Я левшой родился. Воспитывал меня дед Матвей деревянной ложкой: то по лбу, то по левой руке, когда я хватался ею за ложку или вилку.
— Крепко он вас воспитал.
— Рука у деда была крепкая и ложка тяжелая — до сих пор помню.
Марина улыбнулась. За чаем она задумалась и невесело проговорила:
— Странно, живем в селе на виду друг у друга и не знаем, что у кого на душе.
— Чужая душа — потемки, — ожидая подвоха, уклончиво сказал Антон.
— Тамара насквозь светилась, а вот…
— Вы о Тиуновой?
— Конечно. Не могу понять, зачем ей срочно понадобилась модная прическа, и, как назло… такая неудача с волосами!
— Что за неудача?
— Волосы вдруг захотелось Тамаре обесцветить и сделать прическу, как у меня. Поехала на прошлой неделе в районную парикмахерскую и вернулась оттуда… без волос.
— Почему?
— Сразу после обесцвечивания пергидролем стала делать химическую завивку. Химия — штука серьезная. От пергидроля волосы отмирают, а химка еще больше их сжигает. Сама не своя приехала Тамара из парикмахерской.
«Выходит, напрасно мы с Кротовым считали, что Тиунова добровольно сделала сумасшедшую стрижку», — подумал Бирюков, а вслух спросил:
— Неужели из-за такого пустяка можно сильно расстроиться?
— Это для мужчин волосы — пустяк, но для молодой женщины остаться без волос — трагедия. Жди потом, когда-то они вновь отрастут…
— А вообще, Марина, какие-нибудь странности в поведении Тиуновой были в последнее время?
— Ничего странного я не замечала за ней. Перед поездкой в парикмахерскую она, вполне нормальная, ко мне прибегала. Я еще предупредила: «Смотри, Томочка, сразу после обесцвечивания под химку не садись, посоветуйся с мастером». Она весело отмахнулась: «Моим космам никакая химка не страшна».
— Как Тиунова к религии относилась? — снова спросил Антон.
Зорькина поправила на лбу локон:
— Кто теперь из молодых серьезно к этому относится…
— Зачем же Тамара икону с лампадкой в избе держала?
— Это, наверное, бабушка Гайдамакова Тамаре что-то насоветовала… — Марина задумчиво помолчала. — Любопытной старушкой была Елизавета Казимировна.
— Хорошо ее знали?
— Гайдамакова лечила меня в детстве, — ответила Зорькина и, словно разговор стал для нее
