— Ыхы-ы! — этот гад всё-таки разжал руку. Та беспомощно обвисла, упала на пол, Инна попробовала ей шевельнуть… нет, чёрт, не могу! С правой он по-прежнему не спускал стальную хватку. Довольная физиономия исчезла — он куда-то отодвинулся. Куда — она поняла в следующий миг, когда он начал ковыряться у неё на поясе, намереваясь снять с неё джинсы.
— Нет! Ох, нет! — бормотала Инна. — О боже, нет…
Но что она могла сделать? Попробовала двинуть ногой — и тут же во что-то упёрлась, затем ощутила тяжесть — кажется, насильник просто сел на неё. Играючи, он вырвал пояс, отшвырнул его куда-то вместе с сумочкой… Одним движением сорвал пуговицу и расстегнул молнию. Тут она почувствовала, что ногам стало свободнее. Рывком потянула к себе левую — и была остановлена ударом по коленной чашечке. А-а! Боже, за что?!
«Ты заслужила!» — ответил тот же беспощадный голос.
— Ы-ых! Ы-ых! — посапывал немой. Сопротивляться бесполезно, поняла Инна. Буду сопротивляться — он меня покалечит. Изуродует, и тогда уже мне самой никакие десять тысяч не помогут. А так, может, сделает, что хочет — и отпустит. Ну почему бы, в самом деле, не отпустить? Если ему нужно именно это, ему нужно только оттрахать меня — то зачем же что-то ещё, почему бы потом и не отпустить?
Насильник уже стягивал с неё джинсы. Инна резко дышала и постанывала, почти как он: ы-ха! ы-ха! Вяло приподняла ноги, даже помогая ему снять одёжку. С трусиками он возиться не стал: схватил двумя руками, разорвал тонкую ткань — Инна громко вскрикнула — и вытащил из-под неё. Вот и всё, подумала она, вот я и готова к употреблению. В следующий миг он завалился, буквально обрушился на неё сверху — отвратительное лицо оказалось совсем рядом, от него шёл сильный потный дух. Всем телом она ощущала его противную мокрую, липкую кожу. Его пасть прижалась, присосалась к её губам, почти кусая их, здоровенный нос упёрся в щёку. Омерзительная густая слюна затекала прямо к ней в рот; Инна поняла, что начинает задыхаться. Она задышала носом — часто-часто, тело само собой судорожно дёргалось. Насильник ненадолго отодвинулся, выдал громко: «Ыыххы-ы-ы!» Она поспешно восполняла запасы кислорода; в ушах появился и медленно нарастал до боли знакомый шум.
Передышка была недолгой — безъязыкий снова приблизился, впился в неё ртом, его два ужасных глаза висели перед ней жёлтыми провалами. Лапищи шарили по её телу, особенно останавливаясь на выпуклых грудях; потом Инна поняла: сейчас он войдёт в неё. Сейчас это случится, она уже никак не сможет этому помешать — и никто, никто во всём свете не придёт к ней на помощь… Когда-то, было время, она панически боялась быть изнасилованной маньяком — но никогда особенно не задумывалась, как именно это может произойти. Значит, вот так…
Инна чувствовала, как его член грубо вторгается в её лоно… неожиданно тело отозвалось пробуждающимся желанием. Нет, всё происходящее было в высшей степени безумно — но это уже сверх меры, это уже предел любому безумию и даже за всякими пределами. Но я же не хочу! — почти выкрикнула она; намеревалась выкрикнуть и вслух, но крик уже не пробился сквозь сбивчивое, беспорядочное дыхание. Я не хочу, это подло, это крайне подло, это не должно быть так! Кажется, её тело больше ей не подчинялось. Оно подрагивало в такт движениям лысого, и блаженная дрожь распространялась повсюду. Никому нельзя доверять, никому даже себе. Вот так и становятся шлюхами, подумала Инна. Ты знаешь, что это мерзко и отвратительно — но вдруг понимаешь, что всё равно этого хочешь, и уже ничего не можешь с собой сделать. А во второй раз, наверное, это уже не так мерзко и не так отвратительно. А на третий раз и вообще привыкаешь… Всё смешалось воедино — крики боли и отчаяния, неровные мучительные вздохи, экстатические стоны… А на фоне страшного действа всё продолжал усиливаться однотонный давящий и всепоглощающий гул…
Инна лежала неподвижно и смотрела в потолок. Вообще-то это был не совсем потолок, его-то она как раз и не видела — просто кусок чего-то синего, слегка подсвеченного. Не голубого неба, нет — она отдала бы всё что угодно, только бы синее стало голубым и на нём появились хотя бы редкие белые облачка… Но нет — чудес, к сожалению, не бывает. Это она уже поняла. Их не бывает даже здесь. А может, в особенности здесь.
Использовал по назначению — да и шлёпнул, чтобы не мучилась, вспомнила Инна. Кажется, насильник решил пощадить её и ограничился только первым пунктом. Впрочем, пощадить ли?..
Она не дала этой мысли оформиться. Попробовала пошевелиться; тело слушалось плохо, но всё же слушалось. Приподнялась, опираясь на правую руку — левую лишь с великим трудом удавалось удержать на весу. Взглянула перед собой: всё та же пыль, те же брошенные вещи… вот и я теперь, подумала, — такая же брошенная вещь. Смотреть на себя не хотелось. Инна кое-как привстала — ноги держали плохо, все предметы начали исполнять перед ней какой-то бешеный танец. Она откашлялась и сплюнула — в слюне чувствовался солёный привкус крови. Помотала головой, встряхнулась; картинка как будто становилась более устойчивой. Вот, так оно лучше…
Взгляд натолкнулся на пианино. Чёрное и безмолвное, крышка до сих пор открыта. Что-то непонятное и жуткое было в нём, что-то потустороннее, какая-то неподвластная ей и вообще человеку страшная сила… Это оно во всём виновато! — подумалось неожиданно. Это оно, оно какое-то неправильное, и музыку я на нём играла неправильную, ненормальную, нечеловеческую… Ну, всё, держись! Сейчас-сейчас! Инна сделала несколько шагов к куче в углу. Ноги были как ватные; она согнулась, уселась на пол и принялась перебирать вещи. Тюки с одеждой, деревяшки, банки разные — всё не то. Не то, не то! Под руку вдруг попалась бумажка, Инна взяла её, перевернула другой стороной… Это оказалась фотография девочки лет десяти — жизнерадостное улыбающееся создание, белые зубки и розовые щёчки, тёмные волосы заплетены в косичку… Никакой подписи не было. Она рассматривала фото несколько секунд, потом отбросила: нет, не то, опять не то…
Тут ей подвернулась кочерга. Инна ухмыльнулась зловеще: вот теперь то, что надо! Привстала, подняла кочергу — та казалась необыкновенно тяжёлой. Ничего, сил должно хватить. Снова подошла к пианино. Длинный ряд клавиш напоминал открытый рот с огромным количеством зубов. Ну да: белые — это зубы, а чёрные — это страшный кариес… Что, зубки, хотите меня скушать? А фиг вам, не получится! Со всей силой, какая только была, Инна обрушила кочергу на клавиши. Те породили неимоверно фальшивый аккорд, долго-долго звучавший в тишине чердака. А, что, не ожидали? Так вот вам ещё! Она снова подняла орудие — и снова ударила. Потом опустила углом книзу и повела по клавиатуре, с силой прижимая, выдавливая из неё жуткую какофоническую гамму. Кое-где на месте «зубов» уже зияли пустоты — кочерга цеплялась за них и выворачивала соседние клавиши… Вот вам, вот вам за всё, получите, гадкие, ненавистные! Она поднимала железный прут — и опять опускала его, ещё раз, и ещё; инструмент страшно кричал от причиняемой ему боли, порождая симфонию, которую впору слушать разве что грешникам в последнем круге ада. Он орал, он стенал, поруганный, замученный тем же человеком, который ещё недавно извлекал из него божественные звуки, он недоуменно вопрошал — за что? — но Инна не слышала вопроса, она продолжала крушить, покуда могла: вот тебе! Так тебе, получай! и ещё, и ещё!..
Наконец силы оставили её. Она уронила кочергу — едва не сама себе на ноги, — села, склонила голову… Вдруг поняла, что плачет — не хныкает, нет, слёзы текли рекой. Плакала не от усталости, не от физической боли — сама не смогла бы объяснить, от чего. Перед глазами стояла только что виденная фотография. Девочка здорово походила на неё саму особенно если вспомнить, какой она была в десять лет…
Эх, ты, Инка-Паутинка, несчастная юная Инночка! До чего ж ты докатилась, боже, до чего ты докатилась? Слёзы постепенно останавливались, и тут она поняла, что до сих пор не одета. Бегло оглядела себя: кровь на руках… кровь на груди… и на лице, конечно, тоже. Вспомнила: где-то здесь должна быть сумочка с зеркальцем. Пошарила глазами: пояс оказался в противоположном углу чердака. Как он аж туда залетел? Не экзистенционально. Подобрала чёрную сумочку, заглянула… Зеркальце оказалось разбито — кусок размером с одну треть вылетел из него и раздробился на множество осколков. Разбитое зеркало — к несчастью, вспомнила Инна и вдруг рассмеялась дико; почти тут же замолкла, испугавшись собственного голоса. Взглянула на своё отражение: господи-господи… Девица-красавица, на кого ты теперь похожа? Губа справа была разорвана, под носом тоже запеклась кровь. Глаза стали красными, воспалёнными, странно расширились и глядели на мир безумно. О, нет… Она хотела спрятать зеркало обратно; тут же передумала и отшвырнула его прочь.
Инна натянула джинсы — прямо на голое тело. Нашла свою любимую маечку, развернула… а, не важно, лишь бы было чем прикрыться. Минуту тёрла её между ладонями, потом ещё раз оглядела: ничего,
