Многие столетия христиане жили в мире, который на символическом уровне был христианским. Привыкли. И когда стали возвращаться языческие символы — появились страхи: а не повредит ли нам соседство или хотя бы даже зрительное прикосновение к языческим изображениям?
Так может ли христианин употреблять предметы и документы, нагруженные нехристианской, языческой символикой? Возникает ли для христианина опасность в этом случае?
Вспомним, что древние христиане по заповеди Спасителя платили налоги языческому государству, а на монетах того времени были языческие надписи и знаки. Христос не запретил пользоваться языческими деньгами — «отдавайте кесарево кесарю» (Мф. 22, 21). Значит, не всякое прикосновение к символу, имеющему нехристианское и (или) антихристианское религиозное значение, сквернит христианина. Если для уплаты налога надо взять в руки монету с изображением человекобожеского кесаря — не нужно быть более религиозным, нежели сами языческие мытари. Уж если для них эта монета не идол и не религиозная святыня, а просто денежный знак, — тем более христианину не стоит видеть в этой монете что — то большее.
У той ситуации имелся и еще один значимый оттенок: в древности язычество было государственной религией. Из средств госказны выделялись пособия языческим жрецам; на «бюджетные» деньги строились языческие храмы. Таким образом, часть денег, передаваемых христианами сборщикам государственных налогов, затем шла в языческие храмы. И однако древняя Церковь не считала, что деньги, отданные языческому государству, есть форма языческой жертвы.
Ну, а если кто — то дает нам предмет, документ, монету, в котором он сам видит религиозный и нехристианский смысл?
Здесь надо помнить слова апостола Павла: «Идол в мире <есть> ничто» (1 Кор. 8, 4). Это «ничто» никак не должно влиять на наше поведение. Если я иду в храм и вдруг вижу, что на перекрестке какие-то сектанты установили свой идол, появление этой диковинки не должно никак повлиять на мое поведение. Я не должен подбегать к идолу и целовать ему ноги. Но я и не должен переходить на другую сторону улицы или же обходить его за квартал. Я не должен показывать язычникам, что я разделяю их религиозно — благоговейные чувства по отношению к идолу. Но я и не должен выражать страха перед ним. «Не бойтесь их, ибо они не могут причинить зла, но и добра делать не в силах» (Иер. 10, 5). И проявленное мною почтение, и выказанный мною страх лишь укрепят язычников в их вере, будто их идол столь силен, что может привлечь к себе или даже победить христианина.
Вспомним советы апостола Павла, как поступать с идоложертвенной пищей. Я, например, пришел в гости к знакомому язычнику. А он по ходу беседы угощает меня каким — то мясом. Вполне возможно, что плов, поставленный передо мной, изготовлен из того ягненка, который был принесен в жертву перед статуей Аполлона, то есть является «идоложертвенным». Как я должен вести себя? «Если кто из неверных позовет вас… то все, предлагаемое вам, ешьте без всякого исследования» (1 Кор. 10, 27).
Мы можем даже догадываться, что предлагаемая нам пища была как — то по язычески «освящена». Но пока нам прямо об этом не сказано — мы должны обращаться с ней как с самой обычной пищей. Мы просто должны помнить, что «Господня земля, и чту наполняет ее» (1 Кор. 10, 26). «Господня, а не бесов. Если же земля Господня, то Господни и деревья и животные, а если все Господне, то по природе нет ничего нечистого, но все зависит от мысли каждого» (блаж. Феофилакт Болгарский)[1] .
Что нам до того, что сделал какой — то язычник, исходя из ложных принципов своей веры? Его мысли — не мои.
Поэтому уже в пятом веке блаж. Августин при разборе вопроса о том, крещен ли человек, который желал креститься в православной вере, но священник, крестивший его, оказался невером или еретиком отвечает: «Я не пятнаюсь злой совестью другого тогда, когда она мне неизвестна… Я не знаю совести человека, но я знаю милосердие Христа» (Против книги Петалиана 1.1,2,3 и 6,8).
Мы должны помнить о наших правилах благочестия: «Едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию» (1 Кор. 10, 31). Все я должен делать с мыслью о своем Боге, а не о чужих лжебогах.
Но представим себе, что наш собеседник прямо сказал нам, что этот ягненок так вкусен именно потому, что вчера он был заколот у алтаря Аполлона. Тогда надо отказаться. Но почему? Совсем не потому, что в этом случае пища станет сквернее, чем она была до этого «объявления». Апостол Павел поясняет: «Но если кто скажет вам: это идоложертвенное, — то не ешьте ради того, кто объявил вам» (1 Кор. 10, 28). Если христианин станет есть идоложертвенное в присутствии язычника — тем самым христианин даст повод язычнику считать, будто этот христианин нетверд в своей вере. Ведь язычник может знать, что церковные правила запрещают вкушать идоложертвенное (см.: Деян. 15, 29), а тут он увидит, что его знакомый нарушает церковное правило. Видя такое пренебрежение христианина к его же собственным правилам, язычник перестанет уважать его и уже не будет слушать христианскую проповедь из уст этого своего знакомого. Как об этой опасности предупреждал христианский апологет II века Минуций Феликс, «всякое произведение природы как ненарушимый дар Божий, не оскверняется никаким употреблением; но мы воздерживаемся от ваших жертв, чтобы кто не подумал, будто мы уступаем демонам, которым они принесены, или стыдимся нашей религии» (Октавий. 38).
Кроме того, языческий угощатель может счесть, будто христианство одобряет языческую религию. И можно совмещать участие в языческих мистериях и в христианских таинствах. Уверившись в том, что и христиане прибегают к языческим ритуалам, он еще прочнее будут держаться за них[2].
Так одна бытовая ошибка, один жест могут столкнуть человека в болото религиозной всеядности.
Наконец, вкушение христианином идоложертвенной пищи может иметь еще дурное последствие уже внутри самой церковной общины. Ибо среди христиан есть такие, что не очень твердо понимают правила христианского поведения. Вот как об этом писал святитель Феофан Затворник: «Более совершенные христиане считали идолов за ничто и идоложертвенное считали чистою пищей. Другие, менее совершенные, не могли еще отрешиться от прежнего, языческого своего взгляда на идолов как богов и на жертвы им как действительным скверным богам. При таких мыслях вкушение идоложертвенного считали противным своей христианской совести, которая еще была немощна — бессильна, чтобы считать идолов за ничто. Но, увлекаемые примером более совершенных, принимают участие в идольских трапезах, едят идоложертвенное как идоложертвенное и тем сквернят свою немощную совесть. Причиной же соблазна немощных служит то, что само по себе не имеет никакой цены пред Богом: едим ли идоложертвенное — мы ничего не приобретаем, не едим ли его — ничего не теряем перед Богом»[3]. Этими словами св. Феофан пересказывает размышления блаж. Феофилакта Болгарского.
Тот, кто позволяет себе вкусить идоложертвенное при убеждении, что это обычная еда — оказывается, совершенный христианин. Так пишет Апостол. Так это понимают Святые Отцы. «Сильные рассуждением смотрят на идоложертвенное как на всякую другую пищу, вкушают то со спокойной совестью»[4]. Тот же, кто боится идоложертвенного и приписывает еде причастность тем несуществующим лжебогам, с призыванием мифических имен которых были закланы идоложертвенные животные, еще остается несовершенным христианином.
По еврейскому закону два основных источника осквернения, нечистоты — это все, что связано с язычеством и все, что связано со смертью. Прикосновение к мертвому телу считалось скверной. Но так ли сегодня у христиан? Для христианского сознания «ни смерть не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Римл. 8,38–39)[5]. Тело было храмом духа при жизни, становится мощами по смерти. Мы прикасаемся к останкам даже с благоговением… Этот перелом в отношении к останкам тоже давался Церкви не без труда. Но он все же произошел очевидно и до конца. А вот в отношении к идоложертвенному и по сю пору приходится различать поневоле «эзотерическое» учение Церкви и педагогические соображения.
Есть люди, сохранившие «идольскую совесть» (1 Кор. 8, 7). Они «имеют об идолах такое же мнение, какое имели до обращения, почитая их за нечто и боясь их, как могущих нанести вред»[6]. Такие люди, если им доводится вкушать идоложертвенное, «испытывают подобное тому, как если бы кто — нибудь по обычаю иудейскому почитал прикосновение к мертвецу осквернением, но, видя, что другие прикасаются к нему с чистой совестью, из стыда пред ними прикоснулся бы и сам, но
