пехоте…» — принимаю решение, и тут же мы вытаскиваем одно орудие для стрельбы на прямую наводку. Стреляем и видим, что немцы дрогнули: по одному, по два, по десятку бегут назад.
Бой стал затихать. Но вдруг снова усилился артиллерийский обстрел наших позиций. Еще одно орудие батареи полностью вышло из строя, второе барахлило — требовался ремонт поворотного механизма. А немцы снова, как на параде, ринулись ровными рядами. Они шли по трупам своих солдат. Теперь весь их строй поддерживали три танка — надо стрелять только наверняка! Предупреждаю бойцов: подпускать как можно ближе, не открывать огня без моей команды. Стоит промахнуться — и тут же наше орудие будет поражено из танковой пушки.
На всякий случай берем в руки гранаты: если немцы пройдут через наши окопы — будем и так бить.
Уже отчетливо слышны резкие выкрики пьяных фашистов, глухой рокот танковых моторов. Но танки не мчатся вперед, они утюжат передний край обороны. А немецкая пехота не решается идти в атаку без прикрытия брони, и, не выдерживая нашего огня, противник отходит…
До вечера фашисты приводили себя в порядок, а с наступлением темноты бой закипел с новой силой. Два наших орудия, израсходовав весь боекомплект, уже не могли оставаться на позициях. Нам было приказано выдвинуться за ночь к деревне Шаликово.
Подвиг сапера
Поздно ночью на развилке Можайского и Минского шоссе танкист в командирской форме остановил нас и сообщил приказ начальника артиллерии армии о том, что к утру артиллерия должна встать на позиции в районе Дорохово. Он сообщил также, что противник крупными силами танков и мотопехоты развивает прорыв вдоль Минского и Можайского шоссе, что сейчас Дорохово и господствующая высота 234 обороняются нашими войсками, подошедшими из тыла.
Дождь, темная ночь, сутолока на дороге угнетающе действовали на уставших бойцов. Двигаться по шоссе было невозможно, и мы решили искать обходные пути. Две машины и два орудия, прицепленные к ним, три десятка красноармейцев и кухня на повозке — все, что осталось от моей батареи.
На рассвете лесными дорогами приближаемся к Дорохово. Огневую позицию мы выбрали севернее Дорохово — возле дороги на Рузу. Плохо вот только, что снарядов нет. Принимаю решение занять круговую оборону, а за боеприпасами посылаю старшину Яковлева.
Не успели произвести рекогносцировку, как на дороге остановилась эмка, выкрашенная в зеленый цвет. Из нее вышел военный в кожаном реглане, за ним — еще два командира. Немного посовещавшись, все трое сошли с дороги и направились в нашу сторону, туда, где бойцы рыли окопы для укрытия боеприпасов.
И вот передо мной плотный строгий генерал со строгим лицом, с прямыми, подстриженными усами.
— Прекратите все работы и двигайтесь по этой дороге, — строго и четко распорядился он и указал рукой на север. — Организуйте оборону у деревни Нестерово. Мост через Москву-реку приказываю взорвать и не пропустить на тот берег ни одного фашистского танка!
— Задачу понял, — ответил я.
Майор, сопровождавший генерала, тихо сказал мне, что это приказ командующего 5-й армией генерала Говорова. Я отдал команду прекратить работы — и снова в путь. Смущало одно: как быть со вторым орудием? Его машина ушла за боеприпасами. Вместе с политруком решаем вытащить орудие на дорогу на руках, а там — как делали в начале войны — ЗИС-5 повезет сразу две пушки.
Только приступили мы к выполнению этой нелегкой задачи, появились немецкие самолеты. Начались бомбежка, обстрел нашей огневой позиции — спасли нас готовые, в полный профиль, укрытия. Выехать к деревне удалось только к вечеру, когда полил дождь и немецкие самолеты прекратили вылеты.
Вот он, и мост! Деревянный, двухпролетный, стоит в излучине Москвы-реки, сразу же за деревней. Организую его охрану, а сам направляюсь в деревню Старая Руза, надеясь найти кого-нибудь из саперов, выделенных для подрыва моста.
Вокруг тихо. Дорога совсем опустела. Изредка только где-то на западе, у кромки леса, слышны орудийный гул и разрывы. Возле крайних изб деревни я увидел старый газик, с которого сгружали какие-то ящики два легко одетых бойца.
— Вы командир отделения? — обратился к одному.
— Так точно, — ответил он и тут же посетовал: — Людей маловато. Надо разгрузить машину и снова отправить ее за взрывчаткой.
— Готовьте мост к взрыву, а красноармейцев сейчас пришлю, — сказал я.
— Вот спасибо, товарищ старший лейтенант, теперь мы быстро управимся!
Отправив красноармейцев к мосту, как обещал, я опять занялся оборудованием новой позиции, и ночью она была готова. Подвезли снаряды — полный боекомплект! Настроение улучшилось: теперь мы боеспособны.
Утром на берегу встретил подрывника. На его плече в защитном чехле покоилась подрывная машина. Он дотронулся рукой до сумки:
— Все нормально, товарищ старший лейтенант, мост будет взорван!
Мне понравились деловитость, уверенность красноармейца. А тут на мосту появилась колонна бойцов с винтовками и станковым пулеметом. По тому, как они двигались, я понял, что люди очень устали и, видимо, голодны. Подозвав младшего лейтенанта, узнал, что они занимают новый рубеж по берегу реки Рузы. Это было недалеко от нас.
— Артиллерия в вашем полку есть? — спросил у него.
— Погибла. В боях под Можайском… — невесело ответил младший лейтенант. — Там еще идет за нами второй батальон, — добавил он. — Если вы взорвете мост…
Я понял, что не все наши подразделения перешли на этот берег, что со взрывом моста нельзя спешить, и быстро направился на огневую позицию. Вдали, за деревней Нестерово, было видно огромное зарево пожара. Взрывы стали доноситься все чаще и громче.
С Кузнецовым обсудили обстановку: на нашем участке впереди организованной обороны стрелковых подразделений, способных при необходимости прикрыть нашу огневую позицию, не было. Если ночью немцы ворвутся в деревню, то нам с двумя пушками не выстоять…
Ночью, однако, появились бойцы стрелкового полка, который начал отход к реке Рузе. Оказалось, что их выбили с позиций танки с автоматчиками на броне, внезапно появившиеся со стороны Дорохово. Последние бойцы полка перешли мост на рассвете.
Когда рассеялся туман, на том берегу мы неожиданно увидели два немецких бронетранспортера. Они вышли из деревни Нестерово на переправу. Звоню своему разведчику, чтобы тот подтвердил и дополнил наши наблюдения. Телефон молчит. Что делать? Открывать огонь и взрывать мост?.. Артиллеристы с нетерпением ждут моего решения, и я командую:
— Приготовиться к открытию огня!
Напряжение достигло предела. Неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы не появился разведчик.
— Каллимулин, — спрашиваю, — почему не сообщили данных по телефону?
— Товарищ старший лейтенант, — докладывает запыхавшийся боец, — связь порвана, а кричать боялся — немцы могли услышать. Вот я и побежал доложить, как приказано.
— Пока немцев не видно, — приказываю, — отправляйтесь назад с той же задачей. С вами пойдет связист.
Вскоре связь была восстановлена. А фашистские танки перед мостом появились все-таки внезапно. Они угрожающе направили стволы своих орудий в нашу сторону. Сделав наугад несколько выстрелов, два тяжелых танка стали спускаться к мосту.
— По танкам, — скомандовал я, — огонь! Взорвать мост!..
Прошли долгие секунды ожидания. Взрыва не последовало. До моста было не более пятнадцати
