несколько раз приглашал всех нас после войны к себе в Грузию, в гости.
— Спасибо за приглашение, — ответил ему стрелок-радист Степан Кравцов. — До конца войны еще дожить надо.
— Опять ты со своим «дожить»! — начал горячиться Гоги. — Обязательно доживем! Нудный ты человек, Степан. Неужели умирать собрался?
— Ладно, пиши письмо, а то скоро некогда будет.
— Да-да, вот теперь ты прав, надо сейчас же написать, — заторопился Гоги.
Дописав страничку, он свернул ее треугольничком и на чистой стороне письма аккуратно вывел адрес. Наутро мы проснулись от оглушительного грохота. Нашу палатку раскачивало, как при землетрясении. Все вскочили с топчанов и смотрели друг на друга. Гоги первым пришел в себя и выскочил из палатки.
— Идите сюда, наши бьют!..
Мы тоже выбежали из палатки.
Казалось, стреляли одновременно тысячи орудий.
— Вот это дают жару, — восхищенно проговорил Степан. — Теперь наши быстро прорвут немецкую оборону. Скоро пойдем и мы.
— Давайте-ка готовить машину! — сказал командир экипажа лейтенант Веселов.
Мы бросились к танку, но… команды на движение так и не поступало. Канонада уже удалилась на запад и стала еле слышна, а танки оставались на исходных позициях.
Команда последовала лишь на третий день наступления, утром 26 июня. К тому времени наши войска прорвали вражескую оборону между Витебском и Оршей и продвинулись в глубину. В прорыв был введен 2-й гвардейский танковый корпус. Мощным ударом северо-западнее Орши он перерезал шоссейную и железнодорожную магистрали Москва — Минск и вместе с другими соединениями участвовал в освобождении города.
В подразделениях царил небывалый подъем. Воины всех национальностей мужественно сражались, освобождая земли Советской Белоруссии, на которых три года хозяйничали гитлеровские захватчики. Каждый день политработники рассказывали нам на привалах о беспримерных подвигах бойцов и командиров бригады и корпуса.
Хорошо запомнилась одна из таких бесед.
Наша рота остановилась в кустарнике, недалеко от разрушенной деревни, на короткий отдых. Нужно было заправить машины, пополнить боезапас, привести себя в порядок после ожесточенных боев. Пока топливные баки заливали горючим, замполит роты собрал всех свободных членов экипажей на политинформацию. Вначале он сделал беглый обзор боевых действий, рассказал об успешном наступлении войск 3, 2 и 1-го Белорусских фронтов, о героизме воинов. Затем зачитал листовку о самоотверженном поступке комсомольца Юрия Смирнова. Я впервые услышал тогда о Смирнове, совершившем высочайший подвиг солдатской доблести, и навсегда запомнил его имя.
В листовке говорилось, что рядовой 77-го гвардейского стрелкового полка 26-й гвардейской стрелковой дивизии Юрий Васильевич Смирнов во время боев в районе Орши добровольно вызвался участвовать в танковом десанте. У деревни Шалашино он был ранен и упал с танка. В бессознательном состоянии его схватили фашисты, допрашивали, пытаясь выведать номера частей, силы и планы наступающих. К нему применяли самые жестокие пытки, но герой ничего не сказал, не выдал палачам военной тайны. Тогда враги распяли его. Смирнов погиб, до конца оставшись верным военной присяге.
Выслушав в глубоком молчании текст листовки и рассказ замполита, мы поклялись отомстить фашистам за смерть товарища и действовать в боях еще более самоотверженно. И доказали это в последующем наступлении.
Нанося сокрушительные удары по фашистам, пытавшимся оказывать сопротивление на промежуточных рубежах, советские войска все дальше продвигались вперед по территории Белоруссии.
Наша рота наступала по знакомым местам. Именно здесь три года назад, летом сорок первого, я пробирался вместе со своими товарищами-окруженцами по вражеским тылам на восток. Вспомнил и встречу с группой Горохова, выносившей знамя полка. Сохранилось ли оно? Цела ли деревня и жива ли та семья? А когда я рассмотрел карту, то увидел, что деревня Шиловичи, где осталось знамя, находилась недалеко от направления нашего наступления.
Я рассказал командиру экипажа о том, что в этой деревне было оставлено на сохранение знамя стрелкового полка. Когда вошли в Шиловичи, то вдвоем с командиром направились к дому, который я с тех пор помнил. Во дворе нас встретили хозяин дома Ефрем и его дочь Анна Горохова.
— Здравствуйте! — сказал я.
— Здравствуйте, избавители наши, — заговорил Ефрем, кланяясь нам.
Мы поздоровались. Пожимая руку Анне, я спросил:
— А меня помните?
— Стойте, стойте! — воскликнула Анна, вглядываясь в мое закопченное лицо. — Что-то знакомое…
— Три года назад мы были у вас, когда выходили из окружения, — напомнил я. — Вместе с вашим мужем.
— А-а, узнаю, — обрадованно сказала Анна, — вы тогда с летчиком приходили и с моим Иваном. Как только вы ушли, нагрянули немцы и схватили Ивана.
— Что же с ним стало? — перебил я.
— Слышали мы, что в Могилеве он убежал от немцев. А что потом — ничего не знаем.
— А знамя цело?
— Цело, цело, — подтвердила Анна.
— Знамя вы пока храните. Если за ним не приедут, то передадите в военкомат. Спасибо, что сберегли, — сказал я, прощаясь с Ефремом и Анной.
Впоследствии мне стало известно, что знамя было передано к Могилевский облвоенкомат и что за его сохранение и проявленное при этом мужество Анна Ефремовна Горохова была награждена орденом Отечественной войны I степени.
* * *
К исходу дня 30 июня 2-й гвардейский танковый корпус, наступая в общем направлении на Минск, подошел к Березине и ночью по наведенному мосту переправился через реку южнее Борисова. Когда под гусеницами моего танка заколыхался зыбкий понтонный мост, я вдруг вспомнил, как три года назад мы переправлялись через Березину на лодке… Это было где-то недалеко. Припомнился и старик, перевозивший нас. Мы тогда подарили деду парабеллум.
«Партизанил, наверное, старый», — подумалось мне. А еще вспомнился старик из деревни недалеко от местечка Березине, пасший гусей и угощавший самосадом. Вот бы встретиться и сказать: «Я говорил, дедушка, что вернемся. Вот и вернулись».
Гитлеровцы обстреливали переправу. Высокие султаны воды от снарядных разрывов вырастали то справа, то слева от моста. Я до боли в глазах всматривался вперед. Вскоре зыбкое раскачивание под машиной прекратилось, и я почувствовал, что она идет по твердой почве. Преодолев небольшой подъем, танк оказался на берегу. И тут же прозвучала команда:
— К бою!
Впереди замелькали вспышки выстрелов. Загрохотали разрывы, дождь осколков ударил по броне. Оказалось, что в момент нашей переправы на плацдарм гитлеровцы начали очередную контратаку, стремясь помешать продвижению наших частей вперед. Завязался жестокий бой. Вражеские танки один за другим вырастали из предрассветной дымки, из тумана, гнездившегося в низинах. За ними в атаку шли цепи автоматчиков.
— Вперед! — приказал командир экипажа.
Встречный бой жесток и быстротечен. Я маневрировал, стараясь не подставлять борта под удары танковых пушек гитлеровцев. Первый танк гитлеровцев вышел на нас внезапно. Ствол его пушки стал медленно опускаться, а наш командир что-то медлил.
«Скорее же, скорее!» — хотелось закричать мне. Яркая вспышка на мгновение ослепила меня — так близко был враг. И трудно предугадать последствия, если б за мгновение до того я не потянул на себя левый
