Никогда бы Иван Петрович не оставил женщину в беспомощном состоянии, но только не в этом случае. Как он ее мог привести в чувство, если она, увидев его, отключилась? Еще раз увидит — может вообще коньки отбросить. Поэтому направился сразу к главному бухгалтеру.
Василий Иванович был знаменит на всю Москву тем, что не платил поэтам гонорар за повторяющиеся строки, в том числе авторам песен платил только за один припев. Бывало, Иван Петрович встречался с Василием Ивановичем рано утром на берегу останкинского пруда — любил главный бухгалтер купаться до самой поздней осени.
— Василий Иванович, привет! — ворвался Иван Где-то к нему. — Прошу рассчитаться со мной за книгу.
Главный бухгалтер поднял голову и оцепенел.
— Ты — живой, Иван Где-то? — непослушными, словно резиновыми губами спросил он.
— Я, я — Иван Где-то! Закопали в летаргическом состоянии. Все документы уничтожили, денег нет даже сфотографироваться на паспорт. Выручай, Василий Иванович…
— Ёшь твою двадцать, — сугубо по бухгалтерски выругался Василий Иванович. — Не мог придти в выплатной день, позавчера?
— Какой выплатной день, если в кармане ни копейки? Новый паспорт выписывают, а фотографий нет.
— А такой, что позавчера твоя вдова получила все твои денежки до копеечки.
— Не было у меня сроду никакой жены, откуда вдове взяться?
— Не скажи, — упрямо замотал головой Василий Иванович. — Лично документы проверял. Свидетельство о браке, свидетельство о смерти, решение суда о вступлении в правонаследование — все тип-топ. Я еще о тебе нехорошо подумал: «В убежденных холостяках числился, а женился на такой хабалке!»
— Мошенница она, более того — бандитка, мафиозо.
— Иван Петрович — это твои дела, разбирайся сам. По моим данным издательство должно тебе ноль-ноль рублей ноль-ноль копеек. Да и касса пуста. Крапулентин решил приватизировать издательский пансионат «Березовые веники-вареники», забрал всю наличность под отчет. Не мешай работать.
Оставался последний шанс — заначка в заветной папочке. В его комнате восседала Хинга Хфеминэ- Делячухадзе — известная поборница дамской детективной литературы. Прозвище у нее было Нечиталка, потому что она умудрялась вообще не читать рукописи, испытывая к ним непреодолимое отвращение, особенно, если автор был мужчина. Возле нее всегда роились получокнутые литераторши-феминистки, вот она и перепоручала им свою работу. Злые языки поговаривали, что ее феминизм стоял на прочном фундаменте лесбиянства, однако Иван Где-то считал это наветом женоненавистников — ну кто, любого пола, польстится на ее мощи?
Флагман издательского феминизма, завидев предыдущего обитателя комнаты, как кошка метнулась в угол, завизжала так, что у него в ушах зачесалось, и подняла по-кошачьи руки-лапки с ноготками наготове.
— Ты перестанешь орать? — закричал в свою очередь Иван Петрович и обматерил заядлую феминистку по высшему разряду.
Должно быть, отборная матерщина на феминисток вообще влияет благотворно, во всяком случае, Хинга выключила громкость, но из угла не вышла.
— Слухи насчет моей смерти оказались слишком преувеличены, — произнес знаменитую фразу Иван Петрович, но поскольку она принадлежала автору-мужчине, Нечиталка вряд ли была знакома с нею.
Он дернул верхний ящик стола — вместо скопища его всевозможных бумажек с записями сверкнувших в голове строк, записных книжек с телефонами и папки с новыми стихами, где находилась заветная заначка, теперь в нем находились ножницы и ножнички, пилочки, кусачки. Словно здесь была не редакция, а филиал святой инквизиции, ну и крема, лаки, духи, пудры и в завершение всего — несколько пачек денно и нощно рекламируемых прокладок.
— Где мои телефонные книжки, где папка с новыми стихами? Там у меня были еще и деньги!
— Я…я… не знаю…
— А кто должен знать… — и поэт пустил в ход такой крутой папирус из отборного мата, который на Нечиталку вновь подействовал, как крест на нечистого.
— Извините, я собрала все в мусорный мешок, а уборщица выбросила.
— Не читая — все в мусорный мешок?
— Извините, не могу же я в чужих вещах рыться. Это я считаю ниже своего достоинства.
— Ах, это ниже твоего достоинства………..- передать мои рукописи и записные книжки в комиссию по моему литературному наследству? Члены комиссии нашли бы заначку и хотя бы выпили за помин моей души.
— Сколько у вас было?
— Много, — отрезал он, памятуя о том, что муж у нее какой-то кидала-предприниматель.
— Вот, что у меня есть, — протянула Нечиталка несколько купюр.
«С паршивой овцы хоть шерсти клок», — подумал Иван Петрович, принимая деньги, и метнулся к шкафу — там висела у него почти новая теплая куртка на меху. Поразительно, она была на месте.
— Хоть куртку ума хватило не выбросить, — проворчал он.
— Я хотела передать ее в Литературный музей. Когда поднялся шум вокруг вашего имени.
«Вот железная логика: стихи в мусор, а куртку — в музей?!» — мысленно воскликнул поэт.
Тут дверь неожиданно распахнулась, в комнату ворвались два мента с пистолетами в руках. Мгновенно его скрутили, защелкнули наручники и поволокли по коридору.
— Этот мошенник выдает себя за поэта Ивана Где-то. Мне его вдова рассказывала, — семенила рядом Николяня Зоевна, боясь, что менты, чего доброго, не разберутся, как следует, и отпустят опасного преступника.
Иван Петрович совершенно спокойно отнесся к очередному задержанию. Третий раз за сутки схватили, как говорится, хошь не хошь, а привыкнешь. «Кобир», — произнес он про себя, велел ментам освободить его от наручников, угостить бабушку Николяню палкой-демократизатором и следовать за ним. Он надеялся на то, что Варварек не догадалась получить десять авторских экземпляров сборника в отделе распространения, если какая-нибудь доброжелательница, наподобие Николяни, не подсказала.
«Кобир», — повторил он пароль снова, заходя в отдел распространения, и получил там книжную упаковку. Один из бдительных ментов тут же отобрал ее. Вместо того чтобы возмутиться, Иван Петрович поблагодарил за помощь.
— Знаете начальника отделения милиции Семиволоса?
— Так точно.
— К нему.
Семиволос встретил его как родного. Выпроводил ментов из кабинета, отобрав у них книжную упаковку. Прочитал наклейку на ней и предложил:
— Давай книжками меняться? Ты мне свою даришь, а я тебе нашу, милицейскую. Идет?
— Еще как идет! — обрадовался Иван Петрович — Меня без вашей книжечки каждый час арестовывают.
— Это твоя фиктивная супруга расстаралась. Только твоя книжка с фотографией, а наша книжечка — без. Не положено, сразу же опять схватят. Отпускать тебя в фотосалон, пусть даже пятиминутный нельзя — опять приведут ко мне. Бандюга какой-нибудь может под окнами отделения разгуливать годами, а хорошего человека мои городовые тут же сцапают! Придется вызвать своего фотографа.
В кабинете появился, как ни странно, косоглазый фотограф, и Семиволос велел ему снять гостя на паспорт. Фотограф щелкнул оцепеневшего перед объективом поэта и спросил:
— А в профиль делать?
— Какой профиль — разве на паспорт в профиль уже фотографируют? Сделаешь снимки — и к начальнику паспортного стола. Оттуда с паспортом этого гражданина ко мне — одна нога здесь, одна там, но обе сюда!
Не успел Иван Петрович как следует обдумать и написать на книжке благодарственный автограф, а начальник отделения плеснуть в рюмки коньяку, как фотограф явился с новым паспортом. Вручая его Ивану
