Евангелие от Ивана

Петровичу, начальник поднял тост за здоровье владельца паспорта, пожелал ему долгих лет жизни и в конце концов признался, что хотел выписать ему документ на Колоколова Ивана Сергеевича, но передумал — очень не хотелось подводить поэта и уступать его имя Варваре. Дело-то принципиальное.

— Откуда вы знаете мою якобы настоящую фамилию?

— На то и служба, дорогой. И не якобы, а это настоящая твоя фамилия. Родственница твоя Колоколова Мокрина Ивановна проживает в деревне Малые Синяки Шарашенского уезда. Там и участковый твой Триконь сейчас находится. Настоятельно советую, Иван Петрович, отправиться в гости к родственнице, поскольку гарантировать безопасность, в том числе и сохранность жизни, не могу. Варвара, поверь мне, очень опасна. Чтобы тебе, литератору, было понятнее, скажу: по сравнению с нею Миледи из «Трех мушкетеров» — тургеневская девушка-очаровашка. Ты отлеживался хрен знает где и не видел, во что превращается бывшая советская женщина. Варвара на Варваре, а бля-я-а-а-дищи!.. Так что доброго тебе пути, выпьем на дорожку. И привет Василию Филимоновичу — пусть не комплексует, как-нибудь пробьемся.

Докончив бутылку, они по-братски на прощанье заключили друг друга в объятья. По пути на вокзал перед глазами Ивана Петровича все четче и четче возникал облик старухи, которая хлопотала возле него в больнице.

Глава двадцать пятая

После Вискулей, где под знатную выпивку и закусь, была уничтожена эта страна — самое большое государство планеты, к Аэроплану Леонидовичу окружающие прониклись большим уважением. Под генеральным президентом М. Дойчевым, которого весь цивилизованный мир приветствовал криками «Мути, Мути!» и которому Ганслянд присвоил звание лучшего фрица, не оказалось страны. Многим это показалось сжиганием всего дома, чтобы избавиться от одного таракана, но таким задавали вопрос: «А где ты был 19 августа?» Все втягивали языки в положенное в подобных случаях место. Вопрос сформулировал лично Аэроплан Леонидович Около-Бричко. Поэтому с подчеркнутым подобострастием его принимали во всех государственных, полугосударственных и негосударственных конторах и организациях. Все знали, что Аэроплан Леонидович приложил руку к историческому событию, изменившему не только страну, но и весь мир. К тому же, всеми он воспринимался как сослуживец и соратник всепроникающего Чумейко-Чумайса Анатолия Чукогековича и как лицо, входящее в ближайшее окружение самого Бобдзедуна.

И хотя он все еще плохо играл в теннис, ему, наравне с самыми виртуозными теннисистами, после Вискулей направляли на отзыв важнейшие государственные проекты. В сугубо приватном порядке предлагали еще раз модернизировать его программу на Грабьлевском шоссе, чтоб увеличить пропускную способность беспроцессора, но великая занятость делала это практически невозможным. Он все еще довольствовался славой обладателя головы, которой можно железные кузова КамАЗам гнуть — для бомонда с ракетками-мячиками это было достаточно круто.

Порой Аэроплану Леонидовичу приходилось бодрствовать всю ночь, занимаясь важнейшими государственными гумагами (От слова гуманизм, однако, как некогда заметил рядовой генералиссимус пера. Публикатор.) Их, как правило, присылали поздно вечером, а ответ требовали к утру — в расчете на то, что никто не станет вникать в смысл предлагаемых реформ и они будут утверждаться с кондачка. Однако Аэроплан Леонидович вникал в каждую гумажку — недаром же он занимал первые места по научным отсидкам в ставшем ныне знаменитом НИ-НИ. Из него столько чертей в розовых штанишках выпрыгнуло во власть, схватилось за самые важные штурвалы и рычаги — и давай ими шуровать, нацеливая курс барахтающегося в дурацких реформах и тонущего в них государственного корабля на заокеан, на Нью Голд Орду. Туда же целили и заслуженные нинишники — Чумейко-Чумайс, сам лично Около-Бричко, Гриша Ямщиков, возглавивший ЛГУР, то бишь Лимитградский уголовный розыск, Фил Мак О'Шанс, вечно пребывающей в зарубежных вояжах…

Надо отдать должное Нью Голд Орде, которая после обретения этой страной в Вискулях полной независимости от здравого смысла, в каждое министерство и ведомство направила по команде своих консультантов. Для оказания цивилизованной помощи по рецептам Межордынского данайского фонда. Этот же фонд и давал кредиты для выплаты гигантских окладов консультантам. В министерство глубоких демократических и необратимых назад реформ в качестве командора группы консультантов, с правом вето на любое решение, в том числе и самого министра, был направлен старый знакомый героя героев — Даниэль Гринспен собственной персоной. Без его визы министр Около-Бричко не имел права выпускать от имени министерства ни одной гумажки. Такие же консультанты расселись в управлениях и отделах.

Причем дело было построено так, что не консультант просился на прием к министру, а министр Около-Бричко записывался заранее на аудиенцию к мистеру Даниэлю Гринспену, который занудно поучал туземца, видимо, считая, что он, не далее, как в прошлый четверг, слез с березы. Мистер мог министру устроить и экзамен или прочитать небольшую, часа на два, нотацию на актуальную тему.

— Вы полагаете, что все реформы в this country мы проводим ради перевода вашей экономики на рыночные рельсы президента Рельсина? — спросил занудным тоном однажды мистер у министра. — Мы похожи на идиотов? Ведь только идиоты собственными руками создают себе конкурентов. Да еще в стране с самыми богатыми на планете ресурсами. Вот вы — законченные идиоты, своими руками на Дальнем Востоке модернизировали самую многочисленную страну планеты. Нет, мы прагматики. Наши реформы имеют цель, это не для печати, устранить this country как конкурента. Навсегда устранить.

И какой же товар самый ходовой на этом рынке? Нефть, газ, металл, лес? Не-ет, — Даниэль Гринспен с брезгливой гримасой покачал головой. — Они практически уже наши, поскольку мы диктуем на них цены. А вы работайте, работайте — труд обезьяну сделал человеком. Так вот, чтоб вы знали: самый ходовой товар, самый востребованный нами — это ненависть лимитропов к своей стране. Почему? Если вы будете любить свою страну, то у вас останутся такие пережитки как честность, благородство, сочувствие к ближнему своему, жалость к отечеству и соотечественникам. В этом случае нечего рассчитывать на радикальные, безжалостные, стало быть, непопулярные реформы, а если отбросить всякие фиговые листки — на уничтожение собственными руками своего же государства. Патриот — это, как известно, негодяй. (Великий Дедка, оказавшийся случайным свидетелем этого разговора, от возмущения едва не вмешался в разговор: сколько же можно перевирать английского критика XVIII века Cемюэля Джонсона?! Ведь он сказал совсем противоположное: если у человека все потеряно, ничего за душой нет, но осталась любовь к родине, то, значит, есть еще надежда… Но подумал: «Этой паре хоть кол на голове теши — будут своять на своем!» И не вмешался.)

— Каждый предатель, казнокрад, безмозглый тупица-чиновник, всякий, у кого в жопе ревет революционное пламя, — продолжал поучать туземца мистер Гринспен, — уважаемый нами человек, либерал, демократ и реформатор. Он боец за свободу — от всякой морали, порядочности, честности, так называемой социальной справедливости и иных пережитков. Поэтому уж вы, плиз, не забывайте, какой мы смысл вкладываем в понятие необратимость назад реформ.

Эту ночь Аэроплан Леонидович просидел над запиской Госкомраскрада о приватизации. Что сразу понравилось, так это то, что частная собственность авторами объявлялась священной и неприкосновенной. Другие формы собственности — государственная, общественных организаций, коллективная, муниципальная — по причине своей бесхозности не относились к священным и неприкосновенным, и поэтому подлежали присвоению (выражаясь по министерски — приватизации) частными лицами. Это было прекрасно: как украл что-нибудь, тут же украденное становилось священным и неприкосновенным!

Второе, что понравилось — это приватизация не по закону, принятым Верхним Кабачком, а по наитию и понятиям великого игрока Чумейко-Чумайса. Верхний Кабачок большинством стульев проголосовал за именные приватизационные чеки, но великий игрок заменил их на безымянные чумаучеры.

Вообще Верхний Кабачок, назначенный еще до Вискулей, хотя с перепугу почти единогласно ратифицировал договор по расчленению страны, продолжал сильно досаждать бобдзедуновским соратникам