Племянник въявь сидел на пне, но не в белых одеждах. На нем была клетчатая сорочка, джинсовая куртка и такие же брюки. Не в белых одеждах он был, а в густом осеннем тумане. И глаза у него были вполне живого человека — сверкнула в них радость, когда она проснулась. Но Мокрина Ивановна на всякий случай, мало ли что, быстренько осенила себя крестом, а потом спросила:
— Ванюша, цэ ты чи твий прызрак?
— Нет, не призрак. Собственной персоной, дорогая тетя! — и племянник поднялся, сделал несколько шагов с явным намерением обнять ее.
— Не будем обниматься да целоваться! — воскликнула она и отступила столько же шагов назад. — Да и радости целоваться с таким вторсырьем, как я, никакой. Извиняй, должна убедиться, шо цэ ты, а не вурдалака. Я обряжала тебя на тот свет собственными руками, бросила ком земли на твою домовину… Ни одна живая душа не знала, что я сюда доковыляла.
— Моя душа узнала, — усмехнулся Ванюша вполне искренне. — Похоронили меня живого, в летаргическом сне. Выбрался из могилы и вот я здесь. Не надо мне ничего рассказывать — я все знаю. Таким я стал после того света. Так что, дорогая тетя, все-таки настала пора нам обняться да расцеловаться. Спустя пятьдесят с лишним лет.
И опять племянник сделал к ней несколько новых шагов. Мокрина Ивановна нашла в себе силы остаться на месте. «А, была не была! — решилась она. — Если умереть, так в объятьях. Жаль только, перед этим Ромку и Василия Филимоновича из неволи не вызволила».
На всякий случай осенила племянника широким и твердым крестом — с Ванюшей ничего не случилось. Он шел к ней и с искренней радостью улыбался. И тогда Мокрина Ивановна бросилась навстречу, дала полную волю причитаниям и слезам. И откуда все взялось!
Когда волна чувств схлынула, Ванюша сел на прежний пень. Мокрина Ивановна пристроилась рядом, на полусгнившем куске соснового ствола. Разговор не очень получался. Как только начинала что-нибудь вспоминать, как Ванюша тут же останавливал поток ее воспоминаний одним и тем же замечанием: «Знаю». Дед Туда-и-Обратно надоел своим «заметь», а этот талдычит «знаю» да «знаю».
— Ой, забыла сказать: у тебя внук родился. Точнее внучатый племянник. Я предложила в честь тебя назвать Ваней.
— Знаю, — как бы очень извиняясь, сказал он.
— Ванюша, да что же это такое! О чем ни начну говорить, а ты в ответ: «Знаю». Нет никакой возможности побалакать! Откуда оно взялось у тебя это «знаю»?
— Будете знать, быстро состаритесь, дорогая тетя, — пошутил он.
— Куда мне еще стариться? Нашел чем пугать…
— А я не собирался вас пугать. Сейчас мы других испугаем.
С этими словами Ванюша встал и пошел к лагерю. Мокрина Ивановна, побаиваясь, что он может растаять в тумане, старалась не отставать. Закончился лес. Вышли на вершину холма — внизу клубы тумана окутывали белесой пеленой караульные вышки, стройплощадку с недостроенным дворцом, барак для заключенных.
— Не придется вам тетя, ездить в брянские леса. Идите будить Ромку и Василия Филимоновича.
— Как это — идите? А часовые на вышках? — удивилась она.
— Идите. Идите! — властным голосом произнес он.
Хотя Мокрина Ивановна и сильно сомневалась в необходимости лезть к лагерной охране на рожон, но в то же время и Ванюшу не осмелилась ослушаться. С опаской, поглядывая на вышки с пулеметами, спускалась по песчаному склону вниз.
И вдруг перед нею стало твориться несусветное: в беззвучном синем пламени горели вышки, караульное помещение. Искрила, осыпаясь, колючая проволока. Она оглянулась назад — Ванюша по- прежнему стоял на вершине холма. Потом недостроенный дворец взмыл ввысь и опустился на землю в виде скрещенных серпа и молота. Из полированного гранита. Еще раз оглянулась назад — Ванюши на холме не было. Там клубился лишь туман.
Глава сорок первая
Как только подумал Иван Петрович о том, что неплохо бы из дворца Сучкарева соорудить серп и молот в качестве напоминания о простых людях, на труде которых шарашенский министр паразитировал, как непреодолимая сила оторвала его от холма. На взлете, сверху, увидел, что все-таки дворец превратился в гигантский серп и молот, причем как бы из монолитного гранита, да и еще и полированного до блеска. Тот- то радости у Сучкарева будут полные лампасы…
В следующее мгновение он уже стоял на Красной площади перед двойником, который выглядел очень расстроенным.
— Что ты себе позволяешь? — встретил двойник вопросом. — Да, ты можешь испепелить лагерную охрану, перестроить дворец в виде серпа и молота…
— Признаю ошибку: дворец надо было преобразовать в гигантский крест.
— Не ерничай, — остановил его иронично-покаянную речь двойник. — Суть не в том, что ты это сделал, а в том, что ты мог этого не делать. Ты поступил, как самый вульгарный homo sapiens, а надо было отнестись с высоты мудрости человека могущественного и процветающего, почти обожествленного. Это все равно, что неандерталец ударил дубиной по пульту запуска баллистических ракет. Присвоил права самого Создателя — карать или миловать!
— Извини, но ты же сам только что сказал о том, что я должен поступить как могущественное, даже обожествленное существо.
— Обожествленный в данном случае означает приближенный по своим качествам к Богу. Если угодно — богочеловек. Но никогда и никто не может стать равным Богу — он единственный. Уподобиться ему можно лишь в мудрости и нравственной силе.
— Терпеливое отношение к рабству, к вопиющим преступлениям негодяев, я отказываюсь называть мудростью! — вспылил Иван Петрович.
— Я хотел предложить тебе вернуть все в Ошараш-Ишеварнадии хотя бы на путь здравого смысла, — задумчиво произнес двойник. — Но теперь убедился: ты этого не сделаешь.
Как бы на фоне этих слов, в крошечной паузе между ними, в воображении Ивана Петровича предстала картина совещания у великого ошамхала со своими подручными — Собакером и Ширепшенкиным. В руках у Ширепшенкина была только что изданная его книга «Ишеварнадия — не Ошарашия», которую он готовился преподнести начальнику. Но не решался, поскольку Собакер предлагал всех ошарашей и ишеварнадов объявить американскими пилигримами, то есть пионерами освоения Нового Света, на том основании, что Колумб, как окончательно доказано ошараш-ишеварнадской академией наук, свою фамилию получил от древнего ошараш-ишеварнадского
— Я не предлагаю Соединенные Штаты Нью Голд Орды присоединить к Ошараш-Ишеварнадии, что было бы логичным, — витийствовал Собакер. — Но, как минимум, Ошараш-Ишеварнадия должна стать американским штатом. Естественно, все ошараши и ишеварнады должны получить американское гражданство и право на материальную помощь по безработице. Вэлфором называется!
Иван Петрович выключил
— Разумеется, не сделаю. Если вдуматься, то это единственное стоящее дело, которое можно отнести на мой счет после возвращения с того света. Помог униженным и угнетенным, обворованным и оскорбленным. И горжусь этим. Как ты даже в мыслях допустил, что я мог поступить иначе? Неужели ты, мой двойник, так и не узнал меня как следует?
Собеседник вздохнул тяжело и продолжал выговаривать Ивану Петровичу:
— Полагаешь, что ты наказал Зло? Если бы так… Сейчас беглецов преследует другая смена охраны. Тетка твоя, Мокрина Ивановна, попадет им в лапы и вскоре умрет в подвалах ведомства Сучкарева. Василий Филимонович Триконь вернется в Москву. Поскольку его уволили из милиции, пойдет ночным сторожем в магазин. На пару с бывшим майором Семиволосом. Спустя два месяца их убьют грабители. Ромка вместе с женой и ребенком доберется до Абхазии, будет воевать за ее независимость, потом окажется в Нагорном
