Бригадир сходил в служебный вагончик, где в сейфе стояла бутылка армянского.
Клинычева перенесли на женскую половину и уложили на постель Кравченко. Христофор заставил больного выпить полстакана коньяка. Клинычев задремал.
Горохов налил еще полстакана и протянул бригадиру.
— А мне-то зачем? — отмахнулся Степан.
— От усталости. Пей.
Азаров ничего не ответил.
— Я бы на твоем месте всю жахнул, — засмеялся Чижак, — а он отказывается…
Бригадир взял стакан, аккуратно слил коньяк в бутылку и заткнул пробкой.
— Везет людям… — вздохнул Веня. — Да не тем…
Азаров взял отловленных змей и пошел в служебный вагончик. Горохов с Чижаком отправились с ним.
Рядом с операционной, в маленькой комнатушке, стояли деревянные ящики, обтянутые мелкой стальной сеткой, в которых лежали змеи.
Христофор молча взял у бригадира мешочек.
— Что, Колумб, не доверяешь? — усмехнулся Степан.
— У тебя руки дрожат, — спокойно ответил Горохов. — Открывай, Веня.
Чижак открыл дверцу пустого ящика. Христофор раскрыл мешочек и, вынув кронцангом одну за другой гадюк, переложил их в ящик. Каждую Веня пододвигал внутрь крючком. Щитомордника посадили к его собрату.
Когда все было сделано, в помещении погасили свет и перешли в операционную. Закурили. Христофор молчал. Молчал и Веня, деликатно ожидая, когда бригадир начнет рассказ. Но тот думал о чем-то своем. Не выдержал Чижак:
— Где же это случилось?
— В Волчьем распадке, за Каменной плешиной.
Веня присвистнул.
— Это ты его пятнадцать километров на себе пер?
Степан нехотя поправил:
— Десять — двенадцать…
— Тоже ничего… А как это все-таки произошло? — не унимался Веня.
Христофор посмотрел на Чижака. Тот замолчал.
Степан подпер отяжелевшую голову ладонями. Он едва держался. Но старался не показывать виду. Все-таки бригадир.
— Сколько сегодня отловили? — устало спросил он.
— Веня — четыре гадюки, Вася — ничего, Зина — одного щитомордника и двух гадюк, я — восемь гадюк, — перечислил фармацевт.
— Средне, — вздохнул бригадир. — План еще не выполняем. Ну ладно, завтра возьмем у всех яд и отпустим. Что-то Анван задерживается. Приедет, намылит нам холку за Василия. Завтра я ему башку оторву…
— Кончай, бригадир. Пора спать, — прервал Степана Горохов.
— Это верно, — кивнул Азаров. — Выспаться надо как следует. И еще вот что, Колумб. Мы там оставили рюкзаки, куртку… Короче, все свое барахло. Найти нетрудно — прямо по звериной тропе с левой стороны просеки. Кстати, там много зверобоя. Я нарвал охапку, но, сам понимаешь, не до него было… Я утром повезу Леню в больницу.
— Понимаю, — кивнул Горохов. — Схожу.
Все поднялись. Христофор пошел, выключил движок.
Степан, так и не поужинав, свалился на постель и уснул как убитый. Все разбрелись по своим койкам. Через пять минут база спала.
3
Раньше всех вставала Зина. Тихо, стараясь не шуметь, она ходила по лагерю, приносила воду из небольшой протоки, вытекающей из распадка, кипятила чай, готовила завтрак. Он не отличался разнообразием — каша. Гречневая или овсяная.
Потом поднимался Василий. Если это случалось с похмелья, он просыпался раньше Зины и возился с движком, хмурый и неразговорчивый.
Зина любила эти часы, когда прохлада волнами струилась из тайги, а воздух наполнялся гомоном птиц и стрекотанием кузнечиков.
Убедившись, что Клинычев спит, она бесшумно выскользнула из вагончика. Из кузова доносилось негромкое позвякивание железок: Пузырев хлопотал над своей механикой.
Зина взяла ведра, навесила на коромысло. Вася, заметив девушку, спрыгнул на землю и подошел к ней, виновато отворачивая в сторону помятую, затекшую физиономию.
— Подмогнуть?
— Давай, — вздохнула лаборантка, пропуская его вперед.
Они пошли по тропинке, цепляясь одеждой за кусты колючей жимолости.
Василий сопел. Ему не терпелось разузнать, что вчера произошло. Он что-то припоминал, но с большим трудом.
Пузырев смотрел на речушку. Протока была чистая, прозрачная, каждый камень на дне играл удивительной расцветкой. А всего ручей был метра два шириной и глубиной чуть выше голени.
Зина сняла ведра и стала наливать воду деревянным черпаком. Василий жевал стебелек травы.
— Сколько намедни принес бригадир? — как бы невзначай поинтересовался шофер, принимая ведро студеной воды.
— Пять. Да Клинычев семь.
— Неплохо, — одобрил Вася.
— Леню гадюка укусила. Степан Иванович двенадцать километров его на себе нес.
Вася прикусил губу. Случилось то, чего он совсем не ожидал. И тут предательская память подсунула ему более явные, неприятные воспоминания.
Зина механически черпала ковшом воду. Вася поднял камешек и со злостью запустил в стайку мальков, пугливо жавшихся ко дну маленькой песчаной заводи.
— Шибко серчал бригадир? — спросил он глухо.
— Еще как!
Вернулись в лагерь молча. Зина захлопотала над завтраком. А Василий открыл капот машины и нырнул с головой в мотор, выставив наружу лоснящийся от машинного масла зад.
Потом встал Азаров и первым делом зашел на женскую половину. Клинычев спал, тяжело дыша во сне.
Степан спустился из вагончика и остановился возле грузовика. Вася всем телом чувствовал его присутствие, но боялся повернуть голову. Он напрягся, когда услышал за собой голос бригадира:
— Машина в порядке?
Волей-неволей пришлось разговаривать. Вася спрыгнул на землю и сосредоточенно стал вытирать ветошью испачканные автолом руки, не поднимая на бригадира глаз.
— Как всегда.
Степан повернулся и ушел. Вася тяжело вздохнул, захлопнул капот и присел на буфер: разговор, самый серьезный, значит, впереди… Худо.
По-настоящему оживала база только тогда, когда поднимался Вениамин Чижак.
Громко заверещала «Спидола», Зина получила очередной комплимент, загремел умывальник, и над поляной раздалось фырканье, уханье, гиканье. Веня был здоровым, жизнерадостным парнем.
Зина гремела плошками, кружками, ложками. Вышел из вагончика Горохов — долговязый,
