пьяным, со шрамом на щеке!
— И что, это правда был он?
— Да нет же, Ксана! Как такое можно подумать! Анета и сама призналась, что лица не разглядела. Вот ей что-то почудилось, она сама уверилась и меня убеждала — Уманцев! Она всегда была такой упрямой…
Леночка опять тихо зарыдала, откинувшись на подушки. Слово «была», произнесенное ею самой, так резануло, словно внове.
— Упрямая, упрямая! — сквозь слезы шептала она. — Если бы не это упрямство — все сделать по- своему! — она бы не погибла!
Как ни странно, в эти горькие слова и слезы по умершей подруге примешивалась и обида на нее: Анна так и не поверила Леночке, которая, со слов Петра, отрицала его похождения в портовых кабаках. Сквозь пелену слез, Леночка видела озорные глаза Анеты, ее насмешливую улыбочку: «Нет, дорогая княжна Леночка, я никогда не ошибаюсь! Это был Уманцев. Тебя это огорчает? Напрасно, так даже интереснее…» Упрямица, она все же ошибалась. И тогда, и вот теперь! Страшная ошибка!
— Да, Уманцева и вправду трудно представить в неблагоприятном месте и плохой компании, — сказала Ксения. — Есть у него к таким вещам внутренняя брезгливость. Несмотря на свою молодость, он — как бы точнее сказать? — да, консервативный человек. Придерживается установившихся взглядов и принципов.
— Но ведь это же хорошо! — Леночка была готова обидеться за жениха.
— Мне тоже нравится, — успокоила ее Ксения. — Этим своим качеством он очень тебе подходит. И ты права, детка: с нами не могло случиться то, что с Анетой. Я человек взрослый, опытный и осторожный. А ты никогда не бываешь одна: с матушкой, со мной или с Петром. Он у тебя и в самом деле очень славный.
…Уманцев последние трагические дни старался проводить с Леночкой все свободное время. Зимний театральный сезон был в разгаре, он играл в большинстве пьес, и все же находил время быть у Орешиных ежедневно. После гибели Анны Городецкой прекратились их веселые поездки на санях, походы на каток, на званые вечера к друзьям. Большей частью они сидели в гостиной, разговаривали, музицировали или читали друг другу вслух. Иногда ненадолго выходили в сад.
Поначалу Леночка боялась говорить об Анне, а когда беседа все же невольно касалась трагической темы, бледнела, не находила слов. И Петр однажды сказал ей:
— Милая моя, не избегай вспоминать свою покойную подругу. В этом нет ничего кощунственного. Наоборот, когда мы говорим о ней, она как бы возвращается к нам. Ты увидишь: так легче, и так правильнее.
В который — бесчисленный! — раз Леночка поблагодарила судьбу за свое счастье. Прекрасный, умный, чуткий и такой взрослый человек рядом с ней! И так ее любит… И она любит его…
Он как-то напомнил девушке:
— Помнишь, мы с тобой еще летом говорили об убийствах и об этом неуловимом мерзавце. И об Анете — она хотела помочь его поймать.
— Помню… — Леночка прижалась щекой к его плечу. — Я тогда еще завидовала: Анна такая современная!
— Нет, любовь моя, ты не завидовала. Тебе просто казалось, что так, «современно» жить — правильнее… Тогда мы не знали, как все близко нас коснется… Почему же наши городские власти и стражи порядка допускают эти страшные убийства, одно за другим! Преступник на воле, значит — Анета не последняя жертва!
— Не говори так, Петруша! Я знаю от господина Вахрушева, что полиция очень старается.
— Кстати! — Петр вспомнил. — А полицмейстер будет у вас на юбилее?
— Устин Петрович обязательно будет. Он ведь очень дружил с отцом.
— Вот у тебя будет случай спросить его: что же происходит? До каких пор? Ведь если городская полиция сама не справляется, наверное, стоило бы призвать подмогу — опытных специалистов из столицы?
— Я спрошу, — неуверенно протянула девушка. Уманцев взял ее ладони в свои, нежно погладил, успокаивая.
— Ты имеешь полное право спросить! Ведь Вахрушев — друг вашей семьи, а погибшая Анна — твоя подруга…
В этом месяце покойному князю Александру, отцу Леночки, исполнилось бы шестьдесят лет. Если бы не трагическое происшествие в семье близких друзей и не гнетущее оцепенение в атмосфере всей городской жизни, Орешины отметили бы этот юбилей широко, достойно памяти любимого мужа и отца. Но теперь обстоятельства да и собственное настроение этого делать не позволяли. Потому решили устроить скромный вечерний прием для близких друзей и знакомых.
Глава 19
Петрусенко уже не жил в «Приюте». Для всех обитателей пансиона «штурман» на днях отбыл к себе в Астрахань. Полдня он занимался один, в полицейской управе, в кабинете Одинокова — Кирилл Степанович отбыл на какие-то текущие задания. Викентий Павлович уже заканчивал выстраивать схему преступлений — однако с одним главным неизвестным, — когда к нему вошел полицмейстер. Петрусенко объяснил ему свой чертеж, пожаловался:
— Так все ладно и логично, одно вытекает из другого… Кажется, еще чуть-чуть, маленькое усилие, последняя догадка! И убийца станет виден — вот он! Но нет, не приходит эта догадка, пока не приходит. Нужны еще факты, что-то должно случиться…
— Боже упаси еще от одного убийства! — воскликнул Вахрушев.
— Нет, нет, не это! — Петрусенко заходил по кабинету. — Я приставил филеров к Серкову, водят его посменно.
— Значит, Викентий Павлович, вы так уверены, что этот человек соучастник?
— Сведений по нему я еще не получил. И не уверен. Но лучше перестараться, чем потом локти кусать.
— А не спугнет его слежка? Если он опытный уголовник, может и заметить.
— Вы же мне ловких агентов дали?
— Самых ловких!
— Ну вот, — Викентий кивнул удовлетворенно. — А я еще и проинструктировал: вести издалека, в помещения за Серковым не входить, если начнет паниковать, суетиться — отпустить совсем и скрыться с глаз. Так он решит, что ему почудилось, успокоится…
— Пойдемте ко мне в кабинет, — пригласил Вахрушев. — Сейчас туда из ресторации принесут обед, я заказал на двоих. А вечером приглашаю вас в один приятный дом, в хорошую компанию.
— Куда же? — Петрусенко вышел вслед за полицмейстером, заперев кабинет. Бумаги и схемы собирать он не стал: придет Кирилл Степанович, надо будет ему показать.
— В дом княгини Орешиной. Сегодня у них юбилей в память умершего князя. Прекрасный был человек, и мы с ним крепко дружили.
— Вот как… — Викентий Павлович даже приостановился. Он вспомнил недавнюю панихиду в церкви, красивую задумчивую женщину и юную девушку, очень на нее похожую. «Княгиня и княжна Орешины», — сказал тогда Одиноков. — Они дружат с Городецкими?
— Да, семьи очень дружны. А дочери были подругами…
— Что ж, пойду с удовольствием. Удобно ли будет?
— Удобно, — уверил Вахрушев. — Я представлю вас как коллегу, приехавшего из другого города.
Его денщик уже проворно расставлял перед ними на столе закуски — салаты, осетрину, икру. В стороне от судков поднимался вкусный горячий пар от первых блюд.
— Знаете, Устин Петрович, — сказал Петрусенко. — Даже если на этом вечере кто-то ненароком поинтересуется: не приехал ли я помочь в поиске маньяка, не отрицайте. Чувствуя я, в этом секрете уже нет
