Не знаю. Так получилось.
Жалею ли об этом?
Нет. Не жалею.
Я просто люблю. Его. Просто так. Потому что он есть. Потому что хожу с ним по одной земле, и дышу одним воздухом. А ещё у него глаза голубые.
Почему именно он?
Не отвечу. Никто не ответит. Может, просто оказалась в нужном месте, в нужное время, а может, это просто кому-то было надо.
„Ищите — и обрящете“
Я искала. Я тебя долго искала. Слишком долго, наверное. Разменивала себя по мелочи, тратила налево и направо, что-то находила, да всё не то. Только понимание приходило постепенно, и слишком медленно.
А мне казалось, я сразу пойму, что это — Ты. Ошибалась.
И когда встретила тебя — ничего не поняла. Ничего не почувствовала.
Ты — старше. Ты — мудрее и опытнее. Рядом с тобой себя чувствуешь неловко.
И всё-таки, ты со мной.
Я — младше, и многого ещё не понимаю. Возможно, уже и не пойму никогда. Хотя и очень стараюсь.
И ещё я замужем.
Я никогда тебе не врала. Хотя, не скрою, иногда очень хотелось. Всем вру. Мужу вру. Себе. Себе даже больше всех. А вот тебе врать — не могу.
Устала. Устала врать, устала скрываться. Глаза лживые прятать устала, улыбаться резиново, фальшиво, нарисованно.
И сделать ничего не могу.
Муж. Он хороший. Он — родной, проверенный, надёжный
Но нет у него, такого родного и хорошего, такой уютной шёрстки на груди. И глаз таких, пронзительно-голубых, нет. И он никогда не гулял со мной по нагретым солнцем, липким от смолы, шпалам… И не вплетал мне в волосы одуванчики.
У него есть всё. Кроме этого.
Такая малость… Такой пустяк… Но, как оказалось, очень нужный пустяк.
А ещё он не умеет любить так, как ты. До слёз, до хрипоты, до боли. Как в последний раз в жизни.
Я не хочу тебя терять. Не хочу!
Хочу тебя видеть, слышать, чувствовать. Хочу просто быть рядом, и дышать тобой.
Я отдам тебе всё, что у меня есть: отдам тебе свою душу, своё тело, свою любовь… Я отдам тебе своё сердце, если твоё устанет биться…
Ты знаешь. Ты всё это знаешь. Ты слишком, слишком много знаешь. Я делала это сознательно, открывая тебе каждый новый день всё больше и больше своих уязвимых мест. Чтоб на равных быть. Чтобы знал, что люблю.
Ты боишься, что я тебя оставлю.
Я боюсь, что ты в любой момент можешь сделать мне больно, точно зная, в какое место бить.
Всё по-честному.
Но ты бережёшь меня. А я — тебя.
Я вынашивала свою любовь долгие годы. Носила в себе, и боялась, что, когда она появится на свет — она окажется никому не нужной. И рожала её тяжело.
Но ты был первым, кто сразу взял её в свои руки. И оставил себе.
Три года. Три долгих-долгих года мы росли втроём.
А сейчас мне страшно. Потому что надо что-то решать. Это не может продолжаться долго. Я нужна тебе целиком. Вся. Без остатка. Тебе нужна эта мишура с Мендельсоном и лупоглазой куклой на капоте чёрной „Волги“, два кольца в бархатной коробочке, и синий штамп в паспорте на четырнадцатой странице. И чтоб у тебя дома в ванной висел мой домашний халат, а в комнате стояла детская кроватка… И в ней лежал маленький человечек, похожий на тебя, но с моими глазами…
„Нам нужна Принцесса!“ — твои слова. Твоя просьба. Мольба.
Нужна. Очень нужна. Мне ночами сниться русая головка, и маленькие ручки, пахнущие молоком… Маленькие-маленькие ручки…
И — не могу!
Я три года каждый день предаю человека, который рядом со мной уже восемь лет. Я вру ему, глядя в глаза. Я говорю ему, что люблю — и он верит.
Ты сказал, что хуже уже не будет. Что я предала его уже единожды, три года назад, и теперь уже неважно, когда он об этом узнает… Что мне только нужно ему всё рассказать. Ты сказал, что устал меня делить на две части: на свою, и его.
Что мне делать? Я хлопаю мокрыми ресницами, всё понимаю, но молчу как собака.
А молчание — оно не всегда золото.
Обратный отсчёт уже пошёл. Я это вижу и чувствую.
Как сделать правильный выбор между любовью и безмерным уважением? Что главнее?
Что делать?
Думать. И решать. Потому что времени слишком мало. А что больнее? Убить собственными руками свою выстраданную, переношенную, в муках рождённую любовь, или получить серию прицельных ударов в каждое из своих уязвимых мест?
Три года.
Восемь лет.
Три года счастья и вранья. Радости и слёз. Ласки и боли. Шёпота и криков.
Восемь лет спокойной жизни. Сын-отличник. Дом, в котором каждая тряпочка положена на своё место своими руками, и каждый гвоздик — вбит руками заботливого мужа, отца и хозяина…
Мокро. Лицо мокрое, руки, губы, щёки, подоконник…
И темно. Фонари не работают. Звёзд на небе нет.
Как в бочке с гудроном.
Рожала — мучилась, а убивать — ещё мучительней и страшнее.
Русая головка… Маленькие-маленькие ручки нерождённой, приснившейся Принцессы…
Голубые глаза, колючая щека, трущаяся о мои руки, голос с хрипотцой…
Мокро и темно. Темно и мокро. И ещё больно. Ампутация души без наркоза.
Кровь из прокушенной губы на белом подоконнике.
„Является ли Ваше согласие вступить в брак добровольным? Ваш ответ, невеста?“ — „Да!“ — „Ваш ответ, жених?“ — „Да!“ — „Сегодня, 12 апреля, ваш брак зарегистрирован“
„Я тебя люблю…“ — „И я тебя…“ — „Я никогда тебя не предам! Никогда!“ — „Я верю тебе, маленькая моя, верю, родничок мой…“
„А как Вас зовут?“ — „Валерия. Можно Лера“ — „Лера… Замечательное имя! И глаза у Вас замечательные… А что Вы делаете сегодня вечером?“
„Жень, у нас будет ребёнок…“ — „Повтори!“ — „Я беременна, Женьк..“ — „Ты уверена? Да? На сто процентов? Это правда? Это… Подожди… То есть, ОН — уже там сидит? Внутри? В животике?“ — „Жень, ну перестань…“ — „Лерка! Я тебя люблю! У меня будет сын! Сын-сын-сын!“ — „Ты ненормальный, Лавров… Но я тебя обожаю!“
„Алёш… Я… Мы… Не надо было… Как же я теперь, а?“ — „Лерик, Лерик… Тихо-тихо, солнышко моё… Всё будет хорошо, малыш. Я тебе обещаю. Всё будет хорошо. Я люблю тебя, Лерк..“ — „И я тебя люблю… Господи, что теперь делать, мамочка?“
„Я хочу сказать тост! Для своей жены. Лера, родная моя, с днём рождения тебя, девочка. Дай Бог тебе, хорошая моя, здоровья, спасибо тебе за то, что терпишь меня почти восемь лет, спасибо тебе за Ваньку, спасибо, что рядом… Не было бы у меня тебя — у меня не было бы ничего. Я люблю тебя, детка! За мою жену прошу выпить стоя!“
