Первое лето
Глава первая
Это было в августе сорок первого года. Как раз начали поспевать кедровые орехи. Мы с Димкой слетали за терриконы и воротились ни с чем. Здесь все было обобрано дочиста. Тогда-то нам и пришло в голову сходить к истоку речки Китатки, где кедрачи занимают огромные пространства.
Мне тогда было четырнадцать лет, Димке, моему закадычному другу,— немного больше. Родители — и его, и мои — смотрели на нас как на взрослых, самостоятельных ребят и не стали отговаривать. Кузьма Иваныч, Димкин отец, только наказал держаться поближе к Китатке, не то, мол, еще заблудитесь, места-то дикие, глухие.
— Да уж как-нибудь не заблудимся,— буркнул Димка, не любивший наставлений.
Мой отец воевал на фронте. Что касается матери, то она даже обрадовалась: «А правда, чего болтаться попусту. Сходите, набьете орехов, продадите...»
В нашем городе появились первые эвакуированные, они охотно покупали кедровые шишки и орехи.
Сначала мы шли по торной дороге, потом по протоптанной ягодниками и шишкарями узкой тропке, а когда и тропка кончилась, потопали прямиком, огибая завалы, прыгая с валежины на валежину. Сосны, пихты и лиственницы стояли плотно, между ними лопушился подлесок, и всюду вставал на пути высокий, уже начавший буреть и курчавиться папоротник.
— Спустимся к речке, там идти полегче,— сказал Димка, поправляя оттягивавший плечи рюкзак.
Идти по берегу действительно было куда легче, чем продираться через заросли. Но норовистая Китатка так металась из стороны в сторону, что путь удлинялся, по меньшей мере, вчетверо. Да и горы здесь местами сходились лоб в лоб, как бы хватали речку за горло, не давая ей разлиться, и нам поневоле приходилось снова карабкаться наверх, в те колючие и дремучие заросли, и снова прыгать с валежины на валежину.
Часам к одиннадцати солнце поднялось высоко, стало припекать, и мы решили сделать привал. Место выбрали в низине, где в Китатку впадает небольшой ручей. Полежали на траве и принялись разводить костер. Пока я сооружал таганок и собирал сушняк — его здесь кругом было навалом,— Димка зачерпнул полкотелка воды и высыпал туда горсть пшена.
— Поджигай! — кивнул на сложенные под котелком крест-накрест сучья.
Я вынул из рюкзака завернутый в лоскут от велосипедной камеры коробок спичек, поджег обрывки бересты и сунул в сушняк. Жаркое пламя заиграло, заплескалось, обнимая котелок с помятыми боками.
Мне вздумалось искупаться. Но вода в речке оказалась нестерпимо холодной. Когда я вошел по колено, у меня окоченели ноги. Все же я пересилил страх перед холодом и окунулся с головой. Окунулся и тотчас же пробкой выскочил на берег, принялся бегать и прыгать вокруг костра.
Димка тоже не спеша снял трусы и майку и так же не спеша вошел в воду сначала по колено, а затем и по пояс. Я смотрел на него и диву давался. Ну и выдержка! Когда вода дошла Димке до подбородка, он окунулся с головой и поплыл против течения. Его сразу начало сносить назад. Тогда он вплавь подался к берегу.
— А водичка и правда огонь, так и обжигает,— сказал он, надевая трусы и майку.
Димка попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из уха, подошел к костру и хотел помешать кашу в котелке, как вдруг застыл на месте. Я посмотрел туда, куда смотрел Димка, и в кустах на горе увидел медведя.
— Где ружье? — еле ворочая языком, прошептал я.
— Не шевелись, дурень,— зло прошипел Димка.— Если что, будем отбиваться головешками. И не смотри на него, отвернись.
Пока мы перешептывались, хозяин тайги опустился на четвереньки и с ревом замотал башкой из стороны в сторону. Потом повернулся к нам задом и затрусил по лесистому взгорку.
Я лег там, где стоял, раскинул руки и стал смотреть в небо. Сердце у меня бешено колотилось. Еще минуту назад, когда напряжение достигло предела, мне казалось, что оно вот-вот остановится. А сейчас будто сорвалось с тормозов.
— А про кашу-то забыли! — Димка схватил ложку и принялся мешать в котелке. Но было уже поздно. Каша пригорела.
Раньше мы считали, что главное в тайге — не заблудиться, не остаться без сухарей и соли, вообще без пищи. Теперь прибавилась новая опасность. Ну хорошо, сегодня Михаил Потапыч попугал нас и был таков. А завтра ведь может попереть на рожон.
— Может быть, вернемся, пока не поздно?
— Ты что, испугался? — сказал я, хотя и понимал, что испугался-то больше я, чем Димка.
— Ну, тогда смотри...— Он поправил рюкзак за плечами, закинул за спину одностволку двадцать четвертого калибра, которую настоящие охотники и всерьез-то не принимают, и мы двинулись дальше. Через ручей, через горные отроги и глубокие лога, заросшие теми же черными елями, пихтами и светлыми лиственницами и тем же глухим, колючим подлеском.
Солнце достигло зенита, жарило напропалую, и двигались мы теперь медленно, обливаясь потом. Да и встреча с хозяином тайги не прошла для нас бесследно. За каждым кустом и деревом нам чудились медвежьи морды.
Ночевали мы на берегу другого такого же безымянного ручья. Опять развели костерок, вскипятили чай, заварив его свежими листьями земляники, черной смородины и кипрея, и вскрыли банку рыбных
