– В любви, – сказал он, глядя прямо в глаза Бруно, – бывает возможное, а бывает и невозможное. Моя любовь была несбыточной, а твоя – нет.
Опять Кало преподал ему жизненный урок.
– Ты говоришь обо мне? – притворно удивился Бруно.
Кало в гневе обрушил тяжелый кулак на стол.
– Тебе же не нравится мой кофе, – накинулся он на Бруно. – Тебе больше по вкусу то пойло, что подают американцы. Ты же не затем пришел в кухню, чтобы выпить кофе! Ты пришел узнать про Карин.
Настала очередь Бруно опустить голову.
– Уж я-то тебя хорошо знаю, Бруно, – продолжал Кало. – Никогда я не верил в эту историю с Маари. Да, ты женился на ней, ты был к ней по-своему привязан, вам было хорошо вместе, она родила тебе сына. Но это не помешало тебе шастать по всему свету с другими женщинами. А с тех пор, как появилась эта рыжая чертовка, ты будто ослеп, других для тебя не существует.
Отпираться было бесполезно.
– Где она теперь? – спросил он.
Кало допил кофе.
– У себя в горах, – ответил он, – в своем старом деревянном доме.
– А та девушка, что была с ней?
– Розалия?
– По-моему, именно так ее звали.
– Она на Сицилии. – Кало вытер рот бумажной салфеткой. – Как только мы определимся с выбором школы для Санни, мне придется вернуться домой и быть посаженым отцом на свадьбе. Она выходит замуж за Микеле Фьюмару.
– Значит, Карин осталась одна, – встревожился Бруно.
– По-моему, ей ничто не угрожает, – насмешливо возразил Кало. – По крайней мере в том, что касается жизни и здоровья.
– Что это значит? – нахмурился Бруно.
– Ничего. Но на твоем месте я бы за ней приглядывал.
Он не сказал ни слова о последнем донесении Микеле Фьюмары, видевшего ее в компании очень привлекательного молодого немца.
БЕННО ШТАЙНЕР
Комната Бенно Штайнера была одной из самых красивых и просторных в старом крыле гостиницы. Светловолосый красавец выглянул в окно. Сидя за столиком на террасе, Карин раскладывала на листе белого картона цветы и листья горных растений, чтобы сделать гербарий. Она разглаживала их и прикалывала булавками. Она была бесподобна в ореоле длинных и пушистых золотисто-рыжих волос. На ней был белый свитер, из-под которого выглядывал воротничок красной блузки, плотно облегающие белые вельветовые брюки, красные шерстяные гетры и замшевые альпийские ботинки. Он спустился вниз и предстал перед ней подобно златокудрому герою древней скандинавской саги. Она улыбнулась ему. Он обнял ее, и они заговорили. По разговору и по улыбкам было видно, что их связывают доверительные и сердечные отношения.
– Я вижу, среди твоих трофеев есть и трилистник, – заметил Бенно, указывая на цветы и листья, разложенные в прихотливом рисунке на листе картона.
Карин покраснела и занервничала.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она, подняв на него глаза.
– Ничего, – насмешливо ответил он, – совершенно ничего. Не сходить ли нам к пруду половить форель?
Ее вдруг охватила неизвестно откуда взявшаяся усталость и апатия. Она вся сжалась.
– Мне бы хотелось остаться здесь.
– Что-то тебя огорчает? – спросил он с участливой улыбкой.
Пестрая группа туристов вышла из кабины фуникулера.
– У меня нет особых причин для огорчения, – сказала она, бросив на него признательный взгляд, – просто что-то не хочется ничем заниматься. Хотя погоди, причина есть: отпуск кончается.
– Да, это верно, – согласился Бенно. – Я вернусь на работу к себе в клинику, а ты опять станешь деловой дамой международного масштаба.
– Прошу тебя, – она повысила голос, – не ставь меня на одну доску с некоторыми людьми.
– Ты все время о нем думаешь? – спросил он наугад, впрочем, не сомневаясь, что попал в цель.
Белое облачко закрыло на несколько секунд яростно палящее солнце, а на лице Карин печаль сменилась гневом.
– По-моему, это ты всегда о нем думаешь, – она судорожно смяла нежный и хрупкий листик клевера.
– Болезнь не вылечишь, скрывая от себя ее симптомы. – Бенно очень хотелось ей помочь.
– Бога ради, забудь, что ты доктор, – сказала она с упреком. – Я просто устала, ничего не хочу делать, не хочу ловить форель. Хочу, чтобы меня оставили в покое. Завтра мне на работу.
Бенно в знак примирения погладил ее по волосам.
– Если вернешься к Бранкати, ты снова его встретишь. – Теперь уж никаких сомнений не осталось: он имел в виду Бруно Брайана.
Карин сгребла в кучу разложенные на листе растения, разрушив прекрасную цветочную композицию.
– Может, да, а может, и нет, – ответила она. Бенно разыгрывал из себя доброго самаритянина, но хватка у него была бульдожья. Лучше уж было ему не перечить, тем более что его любовь и серьезные намерения не вызывали сомнений.
– Ну а ты, – продолжил он свой допрос, – хочешь еще раз его увидеть?
Карин отбросила за спину волосы, в ее глазах вспыхнуло негодование.
– Нет! – отрезала она. – Нет, нет и нет! Я больше не хочу его видеть, пока жива. Он циник, эгоист. Хочет, чтобы его утешали, чтобы им восхищались, а взамен предлагает подарки. Никого не любит, ничего не чувствует… Он платит! Я его ненавижу, – прошептала она чуть ли не в слезах. – Его личная жизнь похожа на эстафету, и я не хочу быть промежуточным этапом в этом бесконечном забеге.
– Возможно, ты и права, – согласился молодой человек.
– Конечно, я права, – она отерла слезы и осторожно высморкалась, вызвав улыбку у Бенно.
– Может быть, и так, но почему ты все принимаешь близко к сердцу? – Его логика была безупречной, как у мыслящей машины.
– А что, нельзя?
– Нельзя лгать, – сурово упрекнул он ее. – Я врач, Карин, а доктору всегда надо говорить правду. Будь правдива, особенно по отношению к себе, – он обнял ее за плечи. – Ты должна признать, что Бруно Брайан не такой уж циник и эгоист, как ты говоришь. Во всяком случае, он вел себя довольно странно.
– Только потому, что не затащил меня в постель?
– Он мог бы попытаться, – возразил Бенно. – Это было бы в его духе. Но вместо этого он повел себя безупречно.
Это было правдой, но Карин не желала этого признавать.
– Давай сделаем вот что, – примирительно предложил Бенно. – Завтра я возвращаюсь в Инсбрук и приступаю к работе в больнице. Но отец страдает от одиночества. Он ведь как-никак и твой отец. Думаю, он заслужил немного внимания со стороны дочери, которую почти не видит. Приезжай к нам, поживи у нас какое-то время.
Карин редко виделась с Йозефом Штайнером, который в далекую июньскую ночь любил ее мать, пока на горе Сан-Виджилио горели Ивановы огни. Мартина и Йозеф, родители Карин, встретились после процесса, закончившегося ее полным оправданием, но не ощутили желания соединить свои судьбы, хотя он к тому времени был вдовцом, а она свободной и привлекательной женщиной. Пережитый страшный опыт научил Мартину сдержанности и умеренности, она даже начала находить в этом удовольствие, а он с годами стал все больше ценить преимущества независимости, хотя мгновенно проникся любовью к дочери, о существовании которой раньше не подозревал.
