тонкую, мягкую на прикосновение шею существа. Иголки мёртвого зверька впивались в бок. Ещё несколько иголок торчало из левой икры и щёк.
Каким бы не было отвращение, но голод был сильнее… Тартор выдрал иголки из тельца. Тонкая, розоватая тушка с нежной, сморщенной кожей. Тушка была горьковата на вкус. Неприятна. Хрящи хрустели на зубах, кровь заливала рот. Но это была еда…
Некоторое время всё спокойно. Тартор даже успел хорошо выспаться. Ранки от иголок заживали быстро. Уродливый птенец голода ещё не начал проклёвываться.
Стена опять зашевелилась. Но на этот раз в четырёх разных местах. Значит, задача усложнилась… Тартор приготовился к бою: стал возле одного образовывающегося проёма. Высунувшего острую мордочку зверька удалось задушить сразу. Трое остальных не заставили себя ждать и обрушили на Тартора дождь иголок. Прежде чем наёмник потерял сознание, удалось задушить ещё одно создание. Какая удача! На обед целых две тушки отвратительного зверька!
Остальное пребывание в комнате с мягкими стенами мало чем отличалось от уже пережитого. Ведро полное воды появлялось, когда Тартор терял сознание. С едой тоже особых проблем не было — главное, успеть изловить существо. А боль от ядовитых иголок? Что ж, ко всему привыкаешь…
Однажды Тартор проснулся от мысли, формировавшейся в нём уже долгое время и, наконец, ставшей понятной. Он уже долгое время не лишался рассудка! Но не успел он толком обрадоваться, как стена вновь заскрипела: на этот раз зашевелился больший кусок — как раз в рост человека. В образовавшемся проёме стоял прим в светло-фиолетовом халате. От комнаты его отделяли стальные прутья решётки.
— Это ты травил на меня ту дрянь! — закричал Тартор и кинулся к проёму. Но прим стоял от решётки на безопасном расстоянии: никак не достать.
— Не стоит, за вас уже поблагодарили, — сухо ответил прим. — Игольчатый борк, которого вы соизволили назвать дрянью, был ключом к вашему выздоровлению.
— Ты — тварь! — только и выкрикнул Тартор и заколотил по стальным прутьям, в кровь разбивая руки и ноги.
— Вас уже ждут в приёмной, — так же безучастно сообщил Лакто. — Когда ваш пыл немного поубавится, можете быть свободны.
Прим развернулся и медленной, уверенной походкой зашагал прочь. Тартор тяжело дышал, со всей только возможной ненавистью глядя вслед.
Глава 3: Вне закона
— Нет, давай уж теперь пешком пойдём! — потребовал Тартор.
— Без извозчика даже? — удивилась Филика. — Ты выглядишь не очень…
— Я хочу размять ноги, — сквозь зубы процедил Тартор.
— Как знаешь, — согласно кивнула Филика.
Они вышли из больницы. Вечерело. Улицы на удивление малолюдны благодаря рабочей перевозке: граждане спешили домой с работ, утрамбовавшись, что селёдка в банке, в воздушные вагоны. И это радовало. Лёгкий ветер постоянно менял направление, принося с собой то запахи цветов, то мокрой кожи, а иногда и палёной резины. Сар был многолик. Среди леса причудливых жилых зданий возвышались громады заводов, фабрик, мануфактур… Здания были любых размеров и форм. Словно химерическая смесь разношёрстных фантазий выжившего из ума архитектора. Сар пугал своей контрастностью. Но было в этом что-то очаровывающее. Что-то, что держит тебя. Что-то, что, после проклятий и негодований, заставляет вернуться. Что-то необыкновенное…
Вскоре безжизненным электрическим светом зажглись фонари вдоль тротуаров. По спине Тартора пробежал холодок. Он встряхнул головой, в надежде сбросить наползавшие образы пребывания в комнате со светло-фиолетовыми стенами. Помогло.
— Лакто, главенствующий клиникой, сказал, что твой помутившийся рассудок удалось прояснить, — решила прекратить затянувшееся молчание Филика.
— Я этому ублюдку премного благодарен… — выдохнул Тартор, невольно почесав многочисленные струпья от иголок борка на боку.
— Как так можно говорить? Он ведь спас тебя! — поразилась Филика.
— Действительно, давай не будем об этом говорить, — Тартор хотел забыть. Всё забыть. Чтобы никогда, никогда, никогда не вспоминать тот ужас.
— Тебе не понравилось лечение? — спросила Филика.
— Я ведь попросил не говорить об этом, — еле сдержал себя в руках Тартор. — Я серьёзно. Не будем…
И опять молчание. На этот раз оно продлилось около часа. Пока наёмники не прошли ворота в Сады Осевого района. К внутренней стороне ворот был приклеен, с подрисованными карандашом непристойными деталями и частями мужских тел, плакат с двумя красавицами: «Кира — Красный Цветок Пустыни! Вместе с любимыми девочками…». Дорожки и некоторые растения освещались фонарями. Приятно пахло зеленью и цветом.
— Этот город злит меня, — поделилась переживаниями Филика, то и дело косясь на подстриженный в форме скалящегося волка куст оранжевого трествольника, изнутри освещённый электричеством. — Как живой, зараза.
— Кто, куст или город? — спросил Тартор.
— Да и то, и другое! — ответила Филика. — Я не понимаю. Слишком много в нём всего. И заводы, и сады, и гостиницы… Всё такое разное, не клеящееся одно с другим…
— А меня уже ничего не злит, дорогая, — сказал Тартор и прикоснулся к руке собеседницы.
Филика убрала руку…
— Смотри, — сменила разговор девушка, ткнув пальцем на растение, бугристый ствол которого был усеян зелёными шарообразными то ли листьями, то ли плодами.
— Прибрежник толстолистый, — принялся читать подсвеченную лампой табличку Тартор, — естественный ареал обитания — земли Южного Побережья и Полуостров Драгов. Растение может достигать четырёх метров в высоту и полторы метров в ширину…
— Как скучно… — зевнула Филика. Вопреки полагающейся каждой женщине впечатлительности, она была безразлична к красотам природы. Да и ко многим другим вещам тоже… Она была черства. Выше положенного. И все переживания по поводу болезни Тартора — были лишь временным помешательством. Тщательно выстраиваемая годами плотина от окружающего мира дала течь. Что-то внутри пустило трещину. Но ничего, Филика всё вмиг отстроит. Сделает лучше, крепче, надёжней!
— Как там поживают Тос и Моррот? — спросил Тартор.
— Они пошли сорить деньгами по тавернам и борделям, — без намёка на осуждение сообщила Филика. — Так что сможешь заночевать в любом из их номеров…
— Они не знают, что меня выпустили из дурдома? — спросил Тартор, нюхая чашеобразный цветок, сорванный с приземистого с оранжевыми листьями дерева.
— Нет. Когда бы они узнали?
— А зачем мне ночевать у них? — Тартор нежно погладил волосы Филики и вплёл в них цветок. — Мне понравилась твоя постель…
Филика тяжело вздохнула и отвела взгляд.
— Твоё лечение стоило шестьдесят монет, — холодным голосом сообщила она. — Я заплатила половину сама, половину — из твоей доли.
— Да плевать на деньги! Почему ты какая-то… ну… — дрожь волнения сопровождала каждое слово парня, — прямо как раньше… Это чувствуется… Что случилось?
Филика опять отмолчалась, она долго разглядывала свои ногти, потом выплела из волос цветок и кинула его на землю.
— Я думал… Я надеялся… — затараторил Тартор. — Я хотел… Тогда ведь… Ну, разве ты забыла, как нам было хорошо?
