подтолкнули Тартора к необдуманным и импульсивным действиям. Разве нет? То она сама даёт тебе повод верить в близость чувств, то отметает даже малейшую возможность этого! Злость переполняет от её двуличности. Лживая бессердечная стерва! И вообще, это из-за её вины Тартор лишился рассудка! Заставляла каждую ночь дежурить! Как же тут без голубого кита обойтись? Это всё она! Она желает только зла! Притворная лицемерная Филика! Она с самого начала хотела изжить Тартора. Всё делала для этого. Чудовище! Как только Тартор мог быть столь слеп? Но ничего, ничего, теперь-то он всё понял. Теперь-то всё станет на свои места. Теперь её женские чары не оплетут его сетью лжи и обмана. Хватит с Тартора страданий!
Если бы только удалось спасись, сбежать из «смертельной камеры»… Да, тогда-то Тартор Филике бы всё высказал…
Слабость взяла своё: Тартор улёгся на матрац. Желудок сводило: сгрызенная заплесневелая краюха хлеба лишь напомнила о голоде, нежели его утолила. Больше всего на свете Тартор не любил жалость к самому себе. Ни со своей стороны, ни со стороны других. Он крепкий, жёсткий и толстокожий мужик: все страхи, переживания и скорби он таит глубоко-глубоко внутри души. Но сейчас, как никогда ещё, было одиноко и грустно. Тартор содрогнулся от подступивших было порывов жалости к самому себе и подавил их, мысленно грязно выругавшись. А потом заснул. Как младенец, зверски избитый отцом-алкоголиком.
Бурлящее серое море, разбрызгивающее жёлтую пену. Страшные создания, выныривающие из его глубин, скалящие подобные острым утёсам зубы и исчезающие под неспокойной толщей солёной воды. Ядовитыми стрелами пронзающие сердце крики морских птиц, борющихся с мощными порывами ветра. Воздушное чудовище с непоколебимой мощью раздирает облака. Стремительным, сметающим исполином вырывается из морской пучины скала. Гигантским маяком возносится она над пустой бесконечностью водных просторов. Её крутые каменные уступы трескаются чудовищным громом. Валуны сыплются в воду, вздымая дикие брызги и жёлтую пену. Скала всё больше принимает очертания человеческого лица. Прямые волосы едва скрывающие маленькие, слегка оттопыренные уши, вздёрнутый нос, округлое лицо, высокий лоб… Филика! Филика!
Тартор проснулся в ужасном расположении духа. Зашёлся тяжёлым болезненным кашлем, раздирающей болью отдавшимся в лёгких. Должно быть, пневмония назревает…
Филика! Филика! Филика! — злобным вихрем ненависти пронеслось в его голове.
Тишина крохотной камеры налилась сладостным уху заключённого скулежом.
«Я опять схожу с ума… Кто бы мог сомневаться?» — досадливо подумалось Тартору.
Скулёж не прекращался.
«Бедняжки шакалята мои: что сейчас с ними? — горестно вздохнул Тартор. — Как минимум одного убили Дети Носолома… Ну, они тогда ещё были Наёмниками Севера… Какие подлые уроды! И что это на меня нашло, когда они в Сар везли? Должно быть, это браслет сработал. Надо же, на мне — так никак. А на этом гадостном мохнатом комке с вшами Вике Носоломе — так сразу!»
Скулёж перерос в изнывающее тявканье.
— Да что это вы всё не перестанете?! — превозмогая боль в лёгких рявкнул Тартор неизвестно кому, неизвестно зачем.
Жалостливое тявканье усилилось.
Тартор поглядел в проём в стене и не поверил глазам: между металлическими прутьями просовывали вострые мордочки трое шакалов.
— Бон, Мон, Мона! — радостно вскрикнул Тартор и из глаз его брызнули слёзы.
Да, это были его шакалы. Все трое. И это не продолжение сна, не видение измученного мозга. Это — явь! Зверьки преданно следовали за хозяином. В Саре они потеряли след: уж слишком много новых запахов и шумов, сбивающих с толку. Но, в конечном итоге, шакалы отыскали хозяина. Увы, самый крупный и мохнатый их представитель Тифуариус слёг смертью храбрых, сражённый стрелами луков Наёмников Севера. Остальные успели разбежаться. Но главное предназначение тогда они выполнили: предупредили хозяина о приближении врага.
Упавшее было на нет настроение Тартора тут же подскочило. Он гладил радостно скулящих зверьков, сам плакал от радости встречи и оплакивал гибель Тифуариуса (до этого наёмник не знал, какой из шакалов погиб). Столько всего нужно было рассказать. Столько всего нужно было услышать. И плевать на то, что шакалы — не мыслящие и не способны связывать наши слова в образы, а их скулёж и лай — всего лишь примитивное выражение эмоций, не больше. Лучших собеседников у Тартора не было уж слишком давно. А сколько именно времени он пробыл в сарской тюрьме — трудно сказать. Время тянулось слишком болезненно, чтобы хотеть давать ему счёт.
Позабылось всё: заточение, издевательства, страдания… То, что в дверную щель глядит пара злобно настроенных глаз…
По ту сторону двери щёлкнули засовы, вернув Тартора к реальной сути вещей.
— Бегите, зверьки, бегите отсюда! — рявкнул Тартор и, для убедительности, ослабевшей рукой хлопнул Мона по носу. Чувствовать угрозу — в крови у каждого шакала. Так что зверьки не заставили на себя повторно кричать и устремились прочь.
За спиной Тартора уже стоял Жраб Толстый, ухмылялся:
— Что, дружков себе нашёл?
— Да пошёл ты! — вспылил Тартор и вмазал усатому толстяку кулаком в подбородок. Изнуряющие донельзя дни (а то и месяцы) пребывания в «смертельной камере» не остались незамеченными: удар был ничтожно слаб.
— Ха-ха-ха! — в сердцах рассмеялся Жраб и харкнул полным зелёных соплей плевком наёмнику в лицо.
— Сволочь! — признался Тартор и попытался ударить вновь, но толстяк перехватил руку, вывихнув тем самым наёмнику плечо и повалив того на землю.
— Слабак и мелюзга, — сделал вывод Жраб. Скажи спасибо, что сейчас моя очередь «разговаривать» с тобой. Были бы тут Фирил или Сфарк — они бы с тобой так не панькались.
Тартор ничего не ответил, лишь устремил полные ненависти и злобы глаза на мучителя.
— А я ведь по особенному делу, — признался Жраб. — Мы поймали твою сообщницу!
— Подселите эту мерзость ко мне? — поинтересовался Тартор.
— Мерзость? — в удивлении поднял брови Глава городской охраны.
— Ну да! Это ведь с её лёгкой руки на меня обрушиваются беды. Конечно же она — полнейшая мерзость! — признался Тартор.
— И, даже не смотря на всё это, ты не выдавал нам её местоположения? — ещё больше удивился Жраб.
— Да сколько уже можно? — Тартор уселся на матрац и резким рывком вправил себе плечо. — Ах-х- х! — скрипнул зубами наёмник, подождал пока утихнет боль и продолжил: — Я ведь говорил вам всем, что она бродит по Заколдованным Горам. Точного её расположения я не знаю.
— Как скажешь… — махнул рукой Жраб. — Это уже не важно. Всё равно её тело у нас…
— Она мертва? — пришла пора удивиться Тартору.
— Да, сегодня днём нам принесли её тёло, — улыбнулся усатый толстяк. — Вернее, не принесли, а принёс. Заркий. Наёмник. Знаешь такого?
— Так ей и надо, стерве подколодной! — рявкнул сквозь боль в лёгких Тартор, хоть на душе сделалось неприятно. — Молодёжи сейчас навалило… Не слыхал я ни про каких Заркиев-перезаркиев…
— Вот как ты заговорил… — Жраб пронзил Тартора пристальным испытывающим взглядом. — Нет, ты слишком измотан, чтобы врать.
— Я хочу есть, — признался Тартор.
— Пожалуй, ты можешь заслужить на приличную порцию похлёбки, если опознаешь тело… — вкрадчиво сообщил Жраб.
— Мне всё равно, — кинул наёмник и надсадно закашлял.
— Принести труп! — рявкнул Глава городской охраны, и его приказание просочилось сквозь толстую дубовую дверь и глазное отверстие к подчинённым.
Несколькими мгновениями спустя в и без того тесную камеру внесли замотанное в серый саван тело. Положили на матрац и развернули. Те охранники, что не поместились в камеру, стояли у входа.
