актерами! Я ведь как будто уже говорил, что накануне состоялась премьера? Успех — оглушительный!
— Говорили, говорили.
— А рецензии читал?
— Нет.
— Хотите послушать?
— Лучше не надо.
— Ну, вам виднее. Как появится настроение, только намекните. Так вот, Табби меня завел, я упаковался и прикатил. Надеюсь, вы принимаете такое простое, достойное объяснение? Верите, что у меня и в мыслях не было прикатывать сюда ради вас?
— Нет, не верю.
— Так я и знал! А вроде бы мотив безупречен. Да, женскую интуицию не обманешь. Ладно, выложу начистоту. Я действительно последовал за вами. Неужели вас это удивляет?
— Куда там! Ваши поступки удивить меня уже не могут.
— Нет, не надо так говорить! Вы еще не видели меня в ударе. Но возвращаюсь к теме. Почему бы тонкому человеку не воспользоваться первой же возможностью, чтобы извиниться за свою неотесанность? Я предложил вам с ходу выйти за меня замуж. Как вспомню, так краснею. Знал вас каких-то двадцать минут! Нет чтоб часок повременить… Вы простите меня когда-нибудь?
— Какое мне дело…
— Ну вот! Опять эта надменность! Избавляйтесь от нее, это ваш единственный недостаток.
— Пожалуйста, не разговаривайте со мной как гувернантка.
— Pardon.
— Не за что. Я так, к слову. До свидания.
— Как? Уже уходите?
— Да.
— Странно! Всякий раз, как мы встречаемся, вы внезапно убегаете.
— Ничего странного.
— Вы правда бросаете меня, Джинджер?
— Не Называйте Меня Джинджер!
— Ах! Все прекрасное уплывает, как вода. Но со мной остается мое искусство!
И Джо повернулся к Катону. Усы выходили недурственные, тонкие, изящные, с острыми кончиками, не какое-то там размазанное пятно. Катон стал похож на картежника с Миссисипи, и Джин не устояла. Ее чопорность, всегда легко дающая трещину, раскололась вдребезги.
— Ой, какой вы идиот!
— Вот это тон. Это я понимаю.
— На вас нельзя злиться!
— Я бы и начинать не стал! Ну, как?
— Слева надо бы погуще, — подсказала Джин, критически обозревая Катона.
— Так?
— Ага, получше. А может, ему бакенбарды пририсовать?
— Как вы правы! У вас врожденный дар художника. Минутку, минутку…
— Приятно думать, — задумчиво сказала Джин, — какую взбучку закатит вам отец. На кусочки растерзает!
— Ну, что вы! Бак угорит со смеху. Человек он со вкусом, оценит усовершенствование.
— Бак?
— Он сам просил его так называть. «Для вас, дорогой Джо, я — Бак!» Мы с ним, как бекон и яичница. Бывает дружба с первого взгляда. При данных обстоятельствах она очень кстати.
— Почему?
— Потому что… Ну, просто кстати, и все. А теперь, — велел Джо, — притащите карандаш, и поглядим, что можно сделать еще с этими чудищами. Хотя нет, — поправился он, услышав звон гонга, — боюсь, придется отложить. Встретимся тут, в 2.30.
— И не подумаю!
— В 2.30 ровно.
— В 2.30 ровно я буду играть в крокет с Во-Боннером.
— Кто такой?
— Один из постояльцев.
— Вам много приходится с ними общаться?
— Немало. Бак самым постыдным образом удирает от них.
— Тогда точно в 3.30.
— Не выйдет. В 3.30 я буду одеваться для светских визитов к местной знати.
— Разве визиты наносит не леди Эббот?
— Что вы! Она знать не желает всех этих церемоний. Джо сочувственно посмотрел на Джин.
— Так. Мне все яснее, что вы в этом доме — Золушка. Всю черную работу спихивают. Ладно же! Подождите, пока у вас будет собственный очаг, с подкаблучником мужем, всегда готовым выполнить любой каприз. Жизнь чудесно переменится. Перед вами — светлое будущее!
Они направились в дом, Джо — оживленный и веселый, Джин — грустноватая. Она припоминала впечатление, сложившееся у нее вчера, в кафе. Ей показалось, что этот человек добивается, чего захочет; а это было тревожно.
Не подозревая о том, она испытывала чувства, очень сходные с чувствами Чиннери, когда его преследовал Булпит.
Информация, полученная по телефону и через посредство Пруденс переданная сэру Бакстону, о том, что княгиня Дворничек, завершив свою миссию в Америке, вот-вот прибывает в Англию, строго соответствовала фактам. Ее пароход пришвартовался в Саутгэмптоне на следующее утро после вторжения Джо в Уолсингфорд Холл, а назавтра вечером она отмечала приезд, давая званый обед у себя дома, на Беркли-сквер, для полковника Вэдсли с женой, с которыми познакомилась на корабле, и для Адриана Пика.
Когда по приезде домой Адриан обнаружил на столе записочку от своей покровительницы, приказывающую явиться на обед, чувства его были смешанными: и удивление (он не рассчитывал на ее приезд раньше чем недели через две); и облегчение (он не пропустил ее приезда); и, наконец, опаска. Сейчас, когда он, теребя галстук, наблюдал ее прощание с гостями, опаска преобладала. Внимательный наблюдатель отметил бы в его манерах беспокойство и нервозность. Адриан, заключил бы наблюдатель, нервничает и обеспокоен; и был бы прав.
Физически Адриан чувствовал себя отменно. После длительного воздержания он наконец-то возобновил знакомство с блюдами одного из лучших поваров Мэйфэра[80] и, под действием икры, бульона, лосося, жареной утки и несравненного суфле, цвел, как роза на летнем припеке. А вот душевный его уровень находился ниже нулевой отметки. У него сосало под ложечкой, как случалось с ним в приемной дантиста. Сейчас он останется наедине с грозной женщиной, впервые после того, как проводил ее на пароход примерно месяц назад, — и он поеживался в страшном предчувствии. Вот-вот, думал он, ему велят отчитаться по минутам о том, что он делал без нее. Нервничать его побуждала опаска, как бы с языка, смазанного непривычным вином, не соскользнуло неосторожное слово, и Элоиза не узнала, что, среди прочего, он обручился с Джин Эббот.
Подгадать вовремя тут вообще тяжко, но выступать с этим сейчас — просто невозможно. Создалась столь щекотливая ситуация, что у Адриана глаза из орбит лезли при одной мысли о ней.
Заявление Табби, хотя и воспринятое Джин как треп идиота, было скрупулезно точным. Накануне отплытия княгини в Америку, под влиянием точно такого же обеда, Адриан с ней обручился.
Как же это, спросите вы? Хрупкий молодой человек, очевидно не предназначенный для авантюр, оказался способен на опасный подвиг — обручился с двумя женщинами, когда одна из них, к тому же, и в спокойном состоянии похожа на тигрицу! Ну и что? Отвага его объяснялась весьма просто.
Вкратце, как мы уже отмечали, он предполагал, что кандидатка № 1 вернется значительно позже, а к
