предложение?
Воспоминание мелькнуло и угасло, Салли в нем раскаялась и с особым пылом вскричала:
— А я вот люблю!
Джос напомнил себе, что надо быть очень мягким, очень тактичным, и сказал:
— Да он же полный дурак.
— Ничего подобного.
— Хорошо, — согласился Джос. — Я несправедлив. Конечно, он поет, но больше ничего плохого за ним не числится. Просто мне обидно, что вы его любите. Если он женится на ком-нибудь другом, я его поздравлю. Но на вас! Это чушь, и все. Вы его, кстати, не любите. Я понимаю, почему вам пришла в голову такая дикая мысль.
— Почему?
— Коту ясно. Мамаша Стиптоу гоняла вас туда-сюда: «Сходи на кухню!», «Чеши собаку», «Скажи шоферу»…
— Прямо негр из песни!
— «Старик-река»?![57]
— «Старик-река».
— Вы ее знаете?
— Я ее все время пою.
— И я.
— Вот бы послушать!
— Услышите, — пообещал Джос и, как умелый спорщик, перехватил инициативу. — Пожалуйста, вот и разница. Когда я пою, я п о ю, честно, громко. А он? Стрекочет, хуже барышни.
— Вы говорили про шофера и про собаку.
— Да. Так вот, вас совсем затуркали, и вы решили: «Что угодно, только бы отсюда выбраться!» Явился этот Джордж. Вам показалось, что вы в него влюблены.
Это было так верно, что Салли даже вздрогнула, но долгая тренировка научила ее сдерживать порывы.
— Мне пора идти, — сказала она.
— Куда?
— В гостиную.
— Нет, сперва разберемся. Надо все выяснить. Вы верите в духовное родство?
— Как у нас с Джорджем?
— Не шутите в такую минуту. Какой Джордж?! Мы, слуги, называем его Кадык.
Салли уже поняла, что ей не дается холодное достоинство. Теперь не далась и суровость. Казалось бы, поставь его на место — но нет, не выходит. В конце концов, это верно. Кадык… Точно, кратко, метко.
Она невольно хихикнула.
— Нам не до смеха, — сказал Джос.
— Я вспомнила шерри, — сказала она. Джос улыбнулся.
— Ловко мы с вами, а?
— Ловко.
— А он орет: «Эй!» У меня чуть голова не отвалилась.
— И у меня.
— Духовное родство, в чистом виде. Но мы отвлеклись. А вообще-то нет! Поговорим про Дж. Б. Даффа. Вчера я его видел.
— И я.
— Он мне сказал. И очень меня удивил. По его словам, вы готовы украсть портрет, чтобы получить деньги для Джорджа.
— Да, это правда.
— Слава Богу, я вам помешаю.
— Вы думаете?
— Что тут думать!
— Да?
— Да.
— Мы с вами соперники. Победит тот, кто ловчее.
— Это я.
— Как?
— Я украл картину. Вот она, под жилетом, вроде набрюшника.
— Не верю.
— Поглядите.
— Мистер Уэзерби!!!
— Джос.
— Джос, отдайте ее!
— Чтобы вы за него вышли? Не-е-ет. Это не вы говорите. Это говорит сентиментальная дурочка, да еще и под наркозом. Сами будете благодарить.
Салли кинулась на него, как кидалась Патриция на овчарку миссис Стиптоу. Она вцепилась ему в жилет, он схватил ее за руки — и как-то вышло, что они обнялись. Тут он перестал понимать, что делает. Чибнел ему объяснил бы. Начитанный Чибнел знал, что он прижимает Салли к груди, осыпая поцелуями ее запрокинутое личико.
Сколько это продолжалось, мы не знаем, но продолжалось бы дольше, если бы лорд Холбтон не вошел в комнату. Не дождавшись Салли, миссис Стиптоу послала его разузнать, как там часики.
Глава XVI
Согласитесь, такое зрелище — не для женихов. Дверь он открыл бесшумно, они его не заметили, и какое-то время сохранялся status quo: Джос целовал Салли; Салли (сперва колотившая его кулачками) как раз начинала понимать, что она удивительно счастлива.
Лучшее «я» ее не одобрило, но что поделать? Ей казалось, что именно этого она ждала с тех самых времен, которые провела в кабинете мистера Даффа. Лорд Холбтон покашлял.
— Э, — сказал он.
По-видимому, Отелло выразился бы иначе; но еще спасибо, что самый тон не выдал облегчения. Лорд Холбтон только и думал, как бы выкрутиться, не погрешив против чести, — и вот, пожалуйста. Слово Холбтонов — это слово Холбтонов, но не в таких же случаях!
— Э… а… — сказал он.
Джос выпустил Салли, как и требует вежливость. Если уж этот тип появился, надо с ним поболтать.
— Привет!
— Кто вы такой?
— Уэзерби.
— Лакей Стиптоу!
— Он самый.
— Ну, знаете! Так нельзя, — лорд Холбтон повернулся к Салли, — это нехорошо. Со слугами не целуются. Между нами… э… все кончено. Да, да, да!
И он удалился, забыв о часиках.
Джос, отошедший к туалету и рисовавший себе усы гримировальным карандашом, вдумчиво хмурился. Он думал о том, что его поведение все-таки не очень похвально.
— Простите меня, — сказал он, не оборачиваясь к Салли. Она не ответила. Он взглянул в зеркало,
