— Мой дядя пригласил меня выпить кофе…
— У Нэнси Митфорд говорят «кофею», но продолжайте.
— Мы договорились, что он заглянет в клуб, а в час мы встретимся у ресторана и вместе выпьем кофею за его счет. Когда в половине второго он не появился, я не выдержала. Зашла и сама заказала.
— Не обращая внимания на цены в правом столбце?
— Решительно. Я думала, все уладится, когда он придет, а он так и не пришел. Я знаю, что случилось. Он заговорился с ребятами, как он их называет, и забыл про меня.
— Рассеянный?
— Не то чтобы рассеянный, скорее увлекающийся. Вероятно, обсуждает сейчас апостольское преемство в абиссинской церкви. А может, рассказывает, почему борзые называются борзыми. Прочел вчера в газете и очень взволновался.
— А почему?
— Потому что они очень борзо бегают. И знаете, за кем? За барсуками.
— Я думал, они бегают за электрическим зайцем.
— Когда не могут раздобыть барсука. Ладно, как бы они ни проводили время, факт остается фактом. У меня нет ни пенни. Вернее, ни двух фунтов пяти.
— Думаете, вы настолько наели?
— Примерно. Я немножко дала себе волю…
— И правильно сделали. Жалок, кто не веселился, а молодость дается лишь однажды, частенько говорю я. Тогда все замечательно. Два фунта пять шиллингов у меня найдутся.
— У вас? Но вы же не можете заплатить за мой кофе.
— Конечно я могу заплатить за ваш кофий. Кто мне помешает?
— Только не я. Вы спасли мне жизнь.
Перед ними материализовалась дородная фигура метрдотеля. Билл взглянул на него свысока.
— L'addition,[64] — сказал он величественно. Джейн почтительно выдохнула.
— Еще и по-французски! — сказала она.
— Как-то само вышло.
— Вы говорите свободно?
— Очень, оба слова, которые знаю. Это «L'addition» и, разумеется, «O-la-la!»
— Я и столько не помню, а ведь у меня была гувернантка-француженка. Где вы учили язык?
— В Париже, когда изучал живопись.
— А, вот почему вы не причесываетесь.
— Виноват?
— Я хотела сказать, потому что вы художник.
— Я не художник. Моя душа принадлежит папаше Гишу.
— Какая жалость!
— Ну, это совсем не так плохо. Гиш мне нравится. Что он обо мне думает, не скажу. Иногда я угадываю в его манере легкое раздражение.
— Как вышло, что вы этим занялись?
— Долгая история, но, думаю, ее можно рассказать коротко. Солдатом во время войны я довольно долго был в Лондоне, полюбил его, потом вернулся в Америку, работал, скопил немного денег и отправился сюда, в этакое сентиментальное путешествие. Деньги кончились раньше, чем я ожидал, пришлось искать место, а выбор мест в чужой стране, когда у тебя нет права на работу, довольно ограничен.
— Представляю.
— Когда я встретил старого отцовского друга и тот предложил мне убежище в своем воровском притоне, я ухватился обеими руками.
— Как же вы его встретили?
— Я носил свои картины по всем галереям. Его была сорок седьмой. Он меня взял, и с тех пор я работаю.
— Но предпочли бы писать.
— Будь у меня деньги, я бы ничего другого не делал. А что бы вы делали, будь у вас деньги?
Джейн задумалась.
— Ну, сначала я вернула бы дядю Джорджа в Шипли. Ему так обидно жить в другом месте. А потом… наверное, каждый день пила бы кофий у Баррибо.
— Я тоже. Здесь здорово.
— Да.
— Прекрасно готовят.
— Замечательно. А каких интересных людей встретишь. Ой!
— Что такое?
— К вам крадется официант с подносиком. Боюсь, несет дурные вести.
— Или поцелуй смерти, как я это называю.
— Вы уверены, что сможете заплатить?
— Сегодня — да. Обычно — нет. O-la-la! Тень миновала.
— А с моей души свалился камень. Не знаю, как вас благодарить. Мой спаситель! Как по-вашему, что было бы со мной, если б вы не прискакали на белом коне? Что бы со мной сделали?
— Трудно сказать. Не знаю, как решают такие вопросы у Баррибо. Со мной это произошло в куда более жалкой кафешке, много лет назад. Я от души подзаправился хот-догами и мороженым, а потом с детской непосредственностью сообщил официанту, что не могу выполнить своих финансовых обязательств. Тогда вышел дядька в рубахе, напоминающий Роки Марчано, схватил меня за шкирку и пнул четырнадцать раз. Потом меня отправили мыть посуду.
— Как ужасно!
— Зато поучительно. Закаленный в горниле, я вышел из кухни печальней и мудрей.
— Где это было?
— Во «Вкусных обедах у Арчи», недалеко от Мидоухемптона.
— Что?! Вы сказали, Мидоухемптон?
— Да. Это на Лонг-Айленде.
— Потрясающе!
— Почему?
— Я там жила.
Билл очень удивился.
— Вы правда его знаете? Я думал, никто за пределами Америки о нем не слышал. Когда вы там были?
— Давным-давно. Меня отправили в Америку, когда началась война.
— Понятно.
— Я помню его во всех подробностях. Газетный киоск, ресторан «Испанский дворик», аптеку, библиотеку, киношку, клуб «Рыба-меч»… Мне нравился Мидоухемптон. Странно, что он преследует меня и в Англии.
— По-вашему, это преследование?
— Я не про вас. Человек, который приехал оттуда, занял Шипли.
— Роско Бэньян.
— Правильно. Вы его знаете? Жаль, я хотела наговорить о нем гадостей. Но если он — ваш друг…
— Не то чтобы друг. Мы ходим в один клуб, иногда перебрасываемся парой слов, но мы принадлежим к разным слоям. Он — богач, я — никто. Впрочем, он неплохой малый. Мне нравится.
— Вам, наверное, все нравятся.
Билл задумался. Мысль была новая, но верная.
— Кажется, да.
— Еще один Джордж.
