Мы — из дурдома

баккарический хрусталь самогон звучал чисто, старинно и непродажно, как утраченный гимн «Боже, царя храни».

«О том, что на сиротах можно быстро озолотиться, смекнули работники детских домов разных уголков России. И неудивительно. Сейчас в спецприютах содержится свыше шестидесяти тысяч ребятишек, родители которых лишились родительских прав…»

Хватит. Бес им батька! Довольно!

«В домах ребенка есть отдельные комнаты. Их называют экспортными. Здесь хранится «живой товар» для эмиссаров зарубежных агентств по усыновлению. У несчастных матерей даже в родильных домах воровали новорожденных, объявляя их умершими. На самом деле дети оказывались в США, Канаде, Европе. Родители сходили с ума, но чиновники их отовсюду гнали, не давая узнать правду. Здоровый ребенок, не страдающий умственной отсталостью, стоит не меньше сорока тысяч долларов; малыш с незначительными отклонениями — заячья губа, дистрофия, и так далее — около десяти тысяч «зеленых»; остальные, с умственной отсталостью, дети третьей категории, тянут от трех до пяти тысяч баксов…»

— А-а-а! Правдорубы, да, чертовы! — закричал Юра, вскакивая. — Слеза, да, ребенка? Слеза, да, ребенка, да, гады-ы-ы?!

Он яростно комкал и рвал «пресс-нятину», он топтал ее этими летучими ногами, он успевал с гадливостью утирать о спортивные брюки то одну, то другую руку.

Когда же он вымыл руки и лицо и снова налил себе чистого Ипатекинского напитка, то услышал, как позванивает о край любимой алюминиевой кружки горлышко бутылки, и увидел, что кусочки битой баккары укрыли пол, как манна. Юра понял, что разгневался, что самое время в полет, что теперь ему легко разозлиться при виде самого захудалого газетного киоска. Он решительно допил самогон.

И не надо упрекать православного человека, пришедшего в воскресенье утром для причастия после единоличной попойки сам на сам. Это его грех. Что век грядущий нам готовит, если мы, русские, не сумели полюбить друг друга и наше Отечество? Но если мы уже теперь будем жить с мыслью, что побеждены сатанинскими силами, то зачем нам вообще жить? Плачут дети-то, плачут своими слезами…

Позже мой Юра нашелся в дикой Украине. Под ником Горобец он дал о себе знать в рунете. Депутат Парамарибский позвонил мне, и мы кинулись на выручку. Тогда же и выяснилось, что виной всему происшедшему здесь с Юрой стали киевские вывески плюс патологическое доверие Юры к любому слову, написанному большими красивыми буквами. Если раньше говорили, что «язык до Киева доведет», то нынче держи ухо кулечком. Разинь-ка рот поширше, то есть поширее: нет ли налета на языке? А очередной налет нехристей-еретиков идет на Киев[11].

ИЗ ИСТОРИИ ЗАДЕРЖАНИЯ ЮРЫ ВО ГРАДЕ КИЕВЕ

1

Что есть современная демократия? Это законное размещение чужого миролюбивого войска на территории твоего неправильного государства и ведение диффамационных боев на этой территории до тех пор, пока бывшие ее неправильные обитатели не начнут хоронить ближних своих в полиэтиленовых пакетах. Новояз в этой миролюбивой войне — первейшее оружие массового поражения туземного населения.

Поначалу-то Юра заблукал в Киеве, пытаясь читать вывески. Поначалу возникало ощущение, что еще два года — и все здесь будет, как в Париже. Потом возникли вопросы: как назывались исконные, до того, как Грушевский придумал букву «ї»? С каким флагом бегали люди по Украине до того, как австрийская императрица придумала им сине-желтый прапор? Но прошли сутки, затем и вторые — вопросы сыпались, как из кривого рога изобилия, вопрос вопросом погонял.

Тогда Юра вызвонил брата, наконец разобравшись с роумингом. Возле одного из шинков града Киева, который обозначил безденежный брат как место встречи, Юра увидел плачущего натуральными слезами дядьку под кустом искусственной бузины. Посмотрел Юра на усы — усы не обвислые, торчмя стоят. Уж не брат ли?

— Ты кто, да, грамадянин? — спросил он. — Давай знакомиться. Я — дядя, да, Юра Воробьев! В Киеве транзитом на Карпаты. Не могу ли быть, да, чем-то полезен?

— Тьфу! — сказал мужчина, не глядя на Юру.

Юра спешил, ему было не до политесов, он нуждался в еде и отдыхе, он потратил много сил. Однако он вложил остаток этих сил в мощный посыл:

— Эм! Тэ! Эс!

Этим букворядом Юра успокаивал себя, когда боялся улететь, а потом заметил, что сим воздействует и на других. Вот и мужчина — не перестал плакать, но, тем не менее, бодро и вполне миролюбиво отрапортовал:

— Инженер Николай Тихомиров я, благодетель ты мой. Нахожусь в служебной полугодовой командировке: Крым — Керчь — Киев. Для получения зарплаты и командировочных, по указанию начальника, мне необходимо оформить нотариально заверенную доверенность на получение денег и последующей пересылке их в место командировки. Доверенность нужна в городе Свердловск. Захожу я, дяденька, к нотариусу и детально объясняю всю проблему. Мне нотариус говорит: плати, кацапе, деньги и к вечеру приходи… Я, отец ты родной, прихожу. Выдают они мне доверенность, и я теряю дар речи при виде этой туфты, а могу изъясняться одними матами: доверенность-то моя на украинской мове!.. Потихоньку, кормилец, но речь ко мне возвращается. Я объясняю: в бумаге не мое имя, я не Мыкола никакой — это раз, на Урале украинский не понимают — это два, переводчиков там не держат, накладно — это, считай, три. Далее я опять потерял дар речи: оказывается у них в штате сидит переводчик с русского на украинский. Он, мерзавец, мое заявление за мои же деньги перевел на мову. «Мы, — говорят, — можем вам сделать обратный перевод!» Я и обрадовался: делайте, братцы! «Платите нам, — говорят, — деньги». «Деньги? Да за что, панове?» «За перевод вашей галиматьи с украинского языка на русский язык!» Тут я онемел в третий раз. Даже милостыни не могу просить уже третью неделю, а в пятак схлопотать — это элементарно. Пока ты, друг, не появился — я молчал. Бандеры проклятые, все до одного! Спасибо тебе, дедушка!

— Да не все тут бендеры, далеко не все. Ты хоть, да, раз бывал в Карпатах?.. То-то! Нельзя огульно охаивать, да, весь народ.

— Какой народ в этом дурдоме? Что это? — показал он на биг-борд, где в левый глаз Гузия кто-то воткнул трезубую вилку из нержавейки. — Это дурдом.

— В России, да, не лучше. И не надо, брат, плохо о дурдоме, — попросил добрый Юра. — Знаешь, как хорошо, как дружно было раньше у нас в Яшкино! Тебе, да, и не снилось… Здесь же диагноз, да, такой: украинская болезнь русских. Может, ты бы съел, да, сальца, а, брат?

— Дай, дай, дай покушать, добрый ты мой самаритянин!

— Просто там, где плохо русским, плохо, да, всем, даже если они каждый день едят сало в шоколаде, — сказал Юра и строго спросил: — А крещен ли ты, брат мой?

— Крещеный я, дядько, крещеный я!

— Перекрести, да, лоб!

Перекрестил. Добрый Юра тут же дал инженеру Тихомирову денег и пригласил беднягу в шинок. Но тут же подошел и наряд милиции. Увидели непорядок — деньги, взяли обоих под руки и повели их, родимых, в околоток.

— Ну, шо, кацапюри, всралися? — спросил туркообразный лейтенант Западлячко, усаживаясь за бюро.

Раньше его фамилия имела такое начертание: «Заподлячко» — но в связи с переориентацией общества на шпенглеровский захiд Европы, то есть на запад, он стал писать себя через первую «а». Что