каждого, вряд ли возможно докопаться до истины, сказал он себе. Неповоротливый толстяк отец Катберт никогда не сумел бы поймать проворную молодую женщину.
— Мне рассказал об этом мастер Джонстан, — пожав плечами, сообщил отец Катберт. — Я только что навещал его. Потеряв горячо любимую матушку, он пребывает в глубокой печали.
— Так его мать умерла? — удивился Бартоломью. — Я об этом не слышал. Да, для мастера Джонстана это большая утрата. Он так часто говорил о своей матушке. Кажется, он был очень к ней привязан.
— Они жили душа в душу, — кивнул отец Катберт. — Но теперь, переселившись в лучший мир, бедная женщина избавилась от страданий. Она была много лет прикована к постели.
С этими словами он добродушно помахал рукой и двинулся прочь. Бартоломью проводил священника глазами и увидал, как тот остановился поговорить с детьми, играющими с ржавым обручем от бочки.
— Мэтт, ты теряешь рассудок, — усмехнулся Майкл и потянул приятеля за рукав. — Уверяю тебя, отец Катберт чист, как неродившийся младенец. Неужели ты думаешь, что такой увалень будет по ночам охотиться за шлюхами?
— Да, скорее всего, отец Катберт здесь ни при чем, — пробормотал Бартоломью и, внезапно остановившись, схватил Майкла за сутану. — Я знаю, кто это сделал! — выпалил он. — Эрлик Джонстан!
Майкл прищурился и уставился на Бартоломью.
— Итак, Джонстан сказал отцу Катберту, что убийца вновь перерезал жертве глотку, — медленно произнес монах. — Спрашивается, откуда он об этом узнал?
Поразмыслив мгновение, Майкл досадливо стряхнул руку Бартоломью, все еще сжимавшую его сутану.
— Нет, Мэтт, ты опять возводишь на человека напраслину! Джонстан живет поблизости от Барнуэлльских ворот. Он вполне мог услышать шум, поднятый вокруг мертвого тела, выйти и взглянуть на него. Что касается прежних жертв, то, будучи университетским проктором, он имел право осмотреть их.
— Я не о том! — нетерпеливо махнул рукой Бартоломью. — Его мать! Помнишь, Джонстан повредил лодыжку, когда мы с ним лазали по крыше церкви Всех Святых! Я спросил, есть ли кому о нем позаботиться. И он заверил, что за ним будет ухаживать матушка. А отец Катберт только что сказал, что она много лет была прикована к постели.
— Ну, это тоже ничего не значит, — пожал плечами Майкл. — Скорее всего, Джонстан просто не хотел, чтобы ты о нем беспокоился.
— Отец Катберт, постойте! — крикнул Бартоломью, припустив вслед за грузным священником. — Скажите, когда умерла мать мастера Джонстана?
Отец Катберт остановился, явно удивленный возбужденным видом доктора и неожиданным интересом, который тот проявил к кончине пожилой леди.
— Когда? — переспросил он, задумчиво потирая подбородок. — Думаю, мистрис Джонстан оставила нас… недель пять назад.
Едва услышав это, Бартоломью повернулся и бросился к Майклу.
— Идем! — выдохнул он.
— Что сказал Катберт? — спросил Майкл, едва поспевая за доктором.
— Мать Джонстана умерла больше месяца назад! — воскликнул Бартоломью. — А на прошлой неделе он говорил о ней как о живой. Нет сомнений, что этот человек не в себе!
— Может статься, рассудок его слегка помрачился от горя! — заявил Майкл. — Но какое отношение это имеет к смерти городских потаскух? Опомнись, Мэтт! У тебя нет оснований для того, чтобы вломиться в дом Джонстана и обвинить его в нескольких жестоких убийствах. Твои подозрения основаны на пустых домыслах.
— Ты ошибаешься! — с горячностью возразил Бартоломью. — По ночам университетские прокторы и педели ходят дозором по улицам. Значит, Джонстан имеет возможность выходить из дома, не возбуждая подозрений. К тому же он хорошо знаком с нравами и обычаями жителей города, ведущих ночную жизнь. Во время своих дозоров он постоянно сталкивается с проститутками, однако не может их наказать, ибо они не имеют отношения к университету. Уверен, все убийства совершены в те ночи, когда обход совершал Джонстан. Ради всего святого, Майкл, подумай сам! — в сердцах вскричал Бартоломью. — Ведь в ночь, когда была убита Исобель, Сибилла видела проктора и его людей.
— Да, но Джонстан состоит в общине Святой Троицы, а это означает… — попытался возразить Майкл.
— Это не означает ровным счетом ничего! — перебил его Бартоломью. — Вспомни, все убийства совершены во дворах церквей, расположенных на Хай-стрит. За исключением последнего, произошедшего у Барнуэлльских ворот, рядом с домом Джонстана. Данное обстоятельство становится понятным, если учесть, что у Джонстана повреждена нога и он не мог уйти далеко от дома.
— Скорее всего, это совпадение! — махнул рукой Майкл. — Нет, Мэтт, ты ничуть меня не убедил. Но если ты настаиваешь, мы навестим мастера Джонстана. Только сделай милость, скажи, что пришел осмотреть его больную ногу. Мы поговорим с ним и, если твои подозрения не подтвердятся, уйдем как ни в чем не бывало, не выставив себя полными дураками.
Вскоре друзья оказались у Барнуэлльских ворот. Талейт, усталый и встревоженный, оставался на месте преступления. Он указал на тело, покрытое простыней.
— Я надеялся, мы положили конец кровопролитию, — со вздохом изрек шериф. — И тут новая смерть. Как видно, в городе слишком много людей, одержимых духом зла.
— Вам удалось захватить приспешников де Белема? — осведомился Майкл.
— Да, — кивнул Талейт. — Мои люди занялись этим, едва прибыли в город. Мы прочесали улицу Примроуз, арестовали всех наемников, служивших де Белему, а в одном из домов обнаружили одежду Гилберта, бороду и запасной парик. А также несколько красных масок и целую кучу черных плащей. К тому же в добычу нам достался этот верзила.
Посмотрев туда, куда указывал шериф, Бартоломью увидал человека огромного роста, мирно сидевшего у стены в окружении солдат Талейта. Исполин щурился, подставляя лицо солнцу. На лице его застыла бессмысленная ухмылка. Заметив кошку, проскользнувшую мимо, он забормотал что-то нечленораздельное. Бартоломью подошел к пленнику и опустился перед ним на корточки. Тот приветствовал доктора улыбкой, обнажившей кривые зубы, и принялся тыкать пальцем в пятно грязи на мантии доктора.
— Как тебя зовут? — спросил Бартоломью.
Рослый детина продолжал тупо улыбаться, полностью поглощенный грязным пятном.
— Будьте осторожны, — предупредил Талейт. — Парень опасен.
Бартоломью щелкнул пальцами около самого уха верзилы, однако тот и бровью не повел. Тогда доктор осторожно взял его за подбородок, закинул голову детины и заглянул в мутные глаза. Лицо исполина было до странности плоским. Его язык, слишком большой и толстый, не помещался во рту и вываливался наружу. Взглянув на слабые отпечатки, сохранившиеся на руке со времен памятной схватки в саду, Бартоломью убедился, что их оставили именно эти неровные зубы. Парень испуганно замычал, и доктор отпустил его подбородок.
— Этот человек глух как бревно, — сообщил он, поворачиваясь к шерифу. — Полагаю, он лишен и способности говорить. В ночь, когда злоумышленники подожгли ворота Майкл-хауза, он был в саду колледжа, но, скорее всего, не имел понятия о том, что творит. Думаю, мастер Талейт, вам лучше всего отправить его в больницу Святого Иоанна. Возможно, монахи найдут ему какое-нибудь применение и он сможет быть полезным. До тех пор, пока у него есть силы.
— Разве его силы на исходе? — недоверчиво спросил Талейт. — Да этот малый завалит быка! Спросите у моих людей, они подтвердят.
— Тем не менее долго он не протянет, — заверил Бартоломью. — Слышите, как хрипло он дышит? Мне уже доводилось сталкиваться с подобными людьми. У них недоразвитая грудная клетка, и они восприимчивы к любой заразе. Возможно, сейчас парень силен и крепок, и все же он не жилец на этом свете. В любом случае, опасаться его не стоит. Он неразумен, как малое дитя.
Талейт недовольно поморщился, однако же подозвал одного из солдат и приказал ему препроводить арестованного в больницу Святого Иоанна.
