Критика цинического разума

действительности, то есть исходя из того «социализма», который — вместе со своей сияюще-истинной, но, к сожалению, только риторической сторо­ной — воспринимается и переносится как зло. Если цинизм — по той схеме, которая представлена в истории о Великом Инквизиторе у Достоевского,— может переходить в трагизм, то это происходит именно здесь, где слово «социализм», которое во всем остальном мире выражает надежду человека стать хозяином своей собственной жиз­ни, превратилось в застывший символ безысходности и отсутствия перспектив. Это значит, что происходит циническое разрушение язы­ка в поистине эпохальных масштабах. Даже при взгляде извне ста­новится ясно, что политика центральных социалистических властей уже никоим образом не несет в себе социалистической надежды. Под прикрытием марксистско-ленинской терминологии Восток проводит политику гегемонизма в чистом виде, но смеяться или плеваться по

этому поводу опасаются только потому, что никто не может знать, что произойдет, если голый король однажды обнаружит, что он уже давно разгуливает по улицам нагишом. Другое уже давно стало точ­но таким же, как прежнее, но что произойдет, если это выплывет наружу? Стоит ли для того, чтобы защищать эту ложную инаковость, создавать величайшую в мире военную державу?

Если мы попытаемся представить, что сказал бы Макиавелли в конце XX века после основательного изучения политической ситуа­ции, то это, вероятно, был бы цинический совет сверхдержавам: без всякого стеснения, открыто признать свои системы полностью обанк­ротившимися по всем статьям, во-первых, чтобы мотивировать вза­имную помощь друг другу; во-вторых, чтобы вдохновить своих ус­тавших от политики подданных на великое продвижение вперед на основе изобретательной самопомощи; и, в-третьих, потому что бан­кротство и в самом деле может наступить. В лучших традициях по­зитивизма Макиавелли констатировал бы, что большую часть так на­зываемых политических проблем 2000 года составят «иллюзорные проблемы», возникающие из противоречия между двумя блоками власти, которые противостоят друг другу по той причине, что один из них попытался создать общественную систему, которая вывела бы за рамки капитализма, но при этом не знал действительного капита­лизма; тогда как другой представляет собой трухлявый, старый, «перезревший» капитализм, который не может перешагнуть через себя и выйти за свои пределы к чему-то новому, потому что дом под названием «социализм», куда он мог бы переехать, уже занят. В со­ответствии с этим состязание Востока и Запада — как сухо и без­жалостно, по своему обыкновению, констатировал бы Макиавелли — отнюдь не является обычно наблюдаемым продуктивным соревно­ванием держав и не является классическим соперничеством в борьбе за гегемонию; это — совершенно бесплодный конфликт более слож­ного типа. «Социализм» стал главным препятствием, не дающим капитализму перейти в социализм; в то же время «закосневший» в результате этого капитализм Запада стал главным препятствием, мешающим восточным системам открыто присоединиться к капита­ лизму. И если Восток, таким образом, систематически полагает себя выше своих реальных возможностей, выдавая себя за социализм, то Запад систематически остается ниже своих возможностей, потому что он вынужден формулировать свое видение будущего оборонитель­но, а именно прибегая к утверждениям, что он никоим образом не желает этого социализма,— что вполне понятно, поскольку ни одна система не может снова признать своей целью то, что она давно уже оставила в прошлом. Для капитализма отнюдь не может быть идеей будущего замаскированный и изуродованный государственный ка­питализм восточного типа.

Итак, если мы хотим разрешить этот конфликт, сначала нам придется более глубоко и точно разобраться в этом уникально пара-

доксальном типе конфликтов. Здесь Макиавелли должен был бы прибегнуть к помощи своего коллеги Маркса, который наметил пер­вые подходы к Общей (историко-политической) Полемике *. Эта Общая Полемика Маркса позволяет нам различать конфликты со­перничества систем одного и того же вида и эволюционно обуслов­ленные конфликты систем различного вида, которые отличаются друг от друга степенью развития. Во втором случае речь идет о конфлик­те между менее развитой и более развитой системами, причем вто­рая с необходимостью вырастает из первой. Идеальным примером конфликта второго типа является конфликт между капитализмом и социализмом. Он по логике вещей может быть только и единствен­но конфликтом преодоления, в котором старое противится новому, которое неуклонно возникает из него самого. Новое становится не­обходимым, когда старое превращается в оковы. Именно такова, как уверяет нас Маркс, суть полностью развитого капитализма: как толь­ко он достигнет полного развития, он сам станет препятствием для роста человеческой производительности, которому он доныне спо­собствовал; итак, это препятствие должно быть преодолено: в ито­ге — социализм. Социализм приносит — во всех областях и на всех уровнях — освобождение человеческой продуктивности от тех гра­ниц, которые устанавливают капиталистические условия, то есть, прежде всего, освобождение от капиталистических отношений соб­ственности. Если мы теперь рассмотрим то, что изображается сегодня в области мировой политики как конфликт между капитализмом и социализмом, то сразу же выяснится, что это вовсе не тот конфликт между старым и новым, который исследовал Маркс, а скорее конф­ликт соперничества между двумя империями. Выходит, ничто не ново под луной? Новое возникает благодаря закручиванию этого конф­ликта соперничества вокруг собственной социологической и истори­ческой оси. Марксистская попытка управлять историей, постигнув ее социологически и экономически, привела к тому, что все без ис­ключения исторические перспективы будущего совершенно искаже­ны. Притязания на то, чтобы управлять историей систем, вместо того, чтобы предоставить ей идти своим — познанным — ходом, со­вершенно выбили эту историю из колеи, причем в невиданных масштабах. Ведь на самом деле будущее капитализма не вечно будет новым капитализмом, из него самого и из его собственных дости­жений вырастает нечто такое, что наступит после него, что преодо­леет его, что станет его наследником и превратит его в свою предыс­торию; одним словом, он создает возможность для своего перехода в некий посткапитализм, и если мы назовем его социализмом, то можно будет всесторонне и достаточно четко определить, что именно подразумевается: строй, который вырастет из перезрело­го капитализма.

Только нельзя мечтать, что можно «подстегнуть» развитие, на том только основании, что ты изучил его взаимосвязи и взаимозависимости.

Остается загадкой, по какому праву Ленин мог или хотел полагать, что Россия — это место, где можно применить эту марксистскую теорию развития и теорию революции. Загадка — не в подлинных мотивах, которые заставили Ленина совершить революцию, а в том способе, каким он насильственно применил западную политэконо-мическую теорию к полуазиатской аграрной империи, в которой едва началась индустриализация. Я думаю, вряд ли возможен иной от­вет: здесь абсолютная воля к революции находилась в поиске более или менее подходящей теории, а там, где оказывалось, что теория не совсем подходит (за недостатком реальных предпосылок для ее при­менения), от желания применить ее во что бы то ни стало возникла необходимость фальсифицировать, перетолковать и исказить ее. В руках Ленина марксизм стал теорией, легитимирующей попытку с помощью насилия заставить действительность развиваться в том направлении, на котором затем — когда-нибудь позднее — возник­ли бы предпосылки для применения теории Маркса, а именно поздне-капиталистические, то есть созревшие для революции условия. Как именно этого достичь? Путем форсированной индустриализации. Советский Союз по сей день находится в поисках причин второй революции 1917 года. Он некоторым образом пытается «задним числом» создать необходимость социалистической революции, и, если я не ошибаюсь, он находится на наилучшем пути к ней. Ведь в СССР, как ни в какой другой стране мира,— если использовать формули­ровку Маркса — производственные отношения стали тормозом для развития производительных сил. Если это несоответствие есть об­щая формула, создающая противоречие, которое ведет к революции, то здесь оно налицо в образцово очерченном виде.

То, что в современном международном положении является кон­фликтом внутри системы, абсурдным образом преподносится как конфликт между двумя системами. И в то же время этот внутрен­ний конфликт, превращенный во внешний конфликт между систе­ мами, представляет собой главное препятствие для освобождения человеческой продуктивности *. Так называемый конфликт мировых систем — это конфликт между двумя мистифицированными мисти­ фикаторами. Посредством параноидной гонки вооружений два ре­альных кажущихся противника заставляют себя поддерживать во­ображаемое различие систем, закрепляемое самообманом. Таким образом социализм-который-не-желает-быть-капитализмом и капи-тализм-который-не-желает-быть-социализмом взаимно парализуют друг друга. Больше того, конфликт противопоставляет социализм-который-практикует-