— Тебе позволили носить пижонские усики, но это не пошло тебе на пользу, — прошептал он злобно. — Ладно, я позабочусь о том, чтобы их поскорее опять сбрили.
Первыми на апельплац прибежали «мусульмане», за ними «волки». С палками в руках они стали наводить порядок. Раздалась команда: «По пяти стройся!» Никто не знал, что будет дальше, но на всякий случай люди были построены в шеренги, а затем в колонны из десяти или двадцати рядов.
Староста лагеря провел ногой на земле черту, где должна быть голова колонны. Карльхен и ребята из абладекоманды сразу смекнули, в чем дело, подбежали к нему и, расставив руки, заорали на «мусульман», показывая им, куда надо подойти.
— Эй, эй, шевелись, дерьмо!
Шеренги по пяти! Писарь выбежал из конторы и начал пересчитывать их. Пятьдесят человек, сто… «Стойте, не шевелитесь, не то…»
Пятьдесят, сто…
Из бараков, чуть не плача, выбегали последние «мусульмане», «волки» подгоняли их пинками. Из уборной выгнали человека, который даже не успел подтянуть штаны. Пятьдесят, сто…
— Проминенты, сюда! — орал староста Хорст. — А для лазарета закон не писан?
— Мы здесь, — пробурчал Оскар от лица своей пятерки — четырех врачей и санитара Пепи.
Теперь, видимо, весь лагерь, до одного человека, собрался на апельплаце. Писарь побежал обратно в контору и, заметив Фрица, крикнул ему:
— Hau ab! Становись в строй, иначе я ни за что не ручаюсь!
Фриц пожал плечами, пружинистой походкой подошел последним к группе «старичков» и стал в строй.
Писарь вошел в контору. За его столом сидел эсэсовец Копиц, карманным ножом отрезал ломтики хлеба и отправлял их в рот. Перед ним на промасленной бумаге лежала ливерная колбаса. В конторе никого не было. Эрих вытянулся в струнку. Толстяк Копиц продолжал жевать.
Писарь украдкой поглядел сначала в окно на апельплац — там, видимо, все было в порядке, — потом на лоснящийся подбородок Копица. Собравшись с духом, он кашлянул и опять вытянулся.
— Нагнал я на тебя страху, а? — ехидно покосился Копиц на писаря, сдирая зубами кожицу с колбасы.
— Точно так, герр рапортфюрер.
Эсэсовец довольно усмехнулся.
— Пришлось вас немного припугнуть, показать вам вот эту штуку… — он поднял кулак, но тотчас опустил его и опять взялся за хлеб. — Дело серьезное: к завтрашнему дню мы должны построить три новых барака и отхожее место и все это огородить. Поэтому я отменяю сегодня день отдыха и прочее. Шнапс у тебя есть?
Эрих и глазом не моргнул. Разве можно верить этому борову?
— Никак нет, герр рапортфюрер, — твердо ответил он.
— Куда ж ты годишься? — хихикнул Копиц, дожевывая колбасу. Организационная беспомощность. Вызови-ка сюда Фрица, он половчее тебя, у него всегда есть…
Секунду писарь колебался, потом шепнул:
— Можно не звать Фрица. Я вспомнил, что и у меня кое-что найдется…
Он кинулся за занавеску, порылся там и вернулся с бутылкой и рюмкой. Поставив их на стол, он отступил на три шага и прохрипел: «Прoзит! На здоровье!»
— Вот видишь, какие вы все! — громко рассмеялся Копиц. — Добром от вас ничего не добьешься, нужна плетка.
— Разрешите доложить, — осмелел писарь, — что я, собственно, всегда… Ведь вы, герр рапортфюрер, знаете…
— Ты не любишь Фрица, — смеялся Копии, — и не хотел дать ему возможность услужить мне.
— Я против него ничего не имею. Старший врач с ним не ладит, а не я. Фриц в очень хороших отношениях с обершарфюрером герром Дейбелем. Поэтому я с ним всегда настороже…
— Это еще что такое? Ты нас хочешь поссорить, писарь?
— Разве я посмел бы, герр рапортфюрер? От вас я ничего не таю, говорю, что думаю. Фриц меня именно потому и невзлюбил, что я ваш человек.
Копиц был в отличнейшем настроении. Он налил себе первую рюмку.
— Так, значит, ты мой человек, писарь? Что ж, прoзит! — он опрокинул рюмку, передернулся и поперхнулся. — Хороший шнапс. — Потом провел рукой по губам и сказал с хитрецой: — По твоей теории выходит, что и Оскар мой человек. А?
Эрих заговорил, глядя перед собой.
— Должен быть вашим, герр рапортфюрер. Писарь и старший врач неплохая комбинация, разрешу себе заметить. Он хоть и еврей, но хороший доктор, его все уважают. Ваши планы насчет рабочего лагеря, нового духа и прочего я мог бы быстро осуществить именно с его помощью. Он политический и довольно отсталый, это я понимаю, но, если он будет знать, что заключенным станет легче, он начнет помогать нам.
— А разве заключенным живется плохо? — Копиц сделал большие глаза и налил себе еще рюмку.
— Отнюдь нет, — ответил писарь уже много смелее. — Я только думал, что в связи с новыми инструкциями, о которых вы мне говорили…
— Инструкции есть, они в силе… Но, кроме того, еще… — Копиц опрокинул в себя вторую рюмку и опять передернулся, — вдруг, ни с того ни с сего, сверху пришло распоряжение: к завтрашнему дню должны быть готовы три барака, отхожее место и забор, иначе… Что было делать, скажи? Мне, может быть, даже жалко вас, но приказ есть приказ… Эту бутылку ты убери, потом принесешь ее мне, когда придешь с рапортом. А сейчас устроим общий сбор, разделим людей на рабочие бригады — землекопов, бетонщиков, плотников и так далее. Возьми-ка бумаги, приступим сразу к делу. Знаешь, о каких бараках идет речь? О тех, что на плане обозначены в нижнем левом углу, сразу за конторой, понятно? Землемеры давно уже вбили там колышки, так что можно сразу копать канавы. Где будет отхожее место, ты тоже знаешь. Готовые части бараков сложены около лагеря. Потом мы эти три барака отгородим от остальных забором, без электрического тока, а просто из колючей проволоки, но надежным. А здесь, направо, у самой конторы, будет калитка. Понятно?
— Понятно. Вроде как бы лагерь в лагере. Могу ли я знать, для кого он предназначен?
— Нет, не можешь. — Копиц встал и подтянул френч на животе. — Если понадобится, проработаете всю ночь. С вышек будут светить прожекторы. Los!
— Разрешу себе обратить ваше внимание на то, что новички еще не получили хлеба.
— Schon gut. Пусть поработают, потом пожрут. Или, если хочешь, можешь раздать им хлеб после сформирования бригад. А теперь ни слова больше! — Копиц опять ехидно подмигнул и вышел из конторы.
На апельплаце действительно выстроился весь лагерь до единого человека. Как только дверь конторы открылась, староста Хорст гаркнул: «Achtung! Шапки долой!» — и все шапки одновременно хлопнули о брюки. На мгновение воцарилась почти торжественная тишина, где-то за оградой раздалось короткое троекратное попискивание синицы, его слышал весь лагерь, стоя навытяжку. Небо было синее, чистое, по его просторам тянулась белая полоса, уже размазанная ветром, — пролетел реактивный самолет.
Теперь и Хорст сорвал с себя шапку и, топая по гравию, побежал к эсэсовцу, который медленно шел к апельплацу. В двух шагах за ними следовал писарь с папкой. Хорст вытянулся в струнку и гаркнул:
— Староста лагеря заключенный номер шестьдесят восемь два тридцать восемь рапортует, что весь наличный состав лагеря выстроен на апельплаце. Рапортовать Хорст умел мастерски, как настоящий прусский офицер. — Подлежит явке тысяча шестьсот сорок два заключенных, явилось тысяча шестьсот сорок. Отсутствуют двое, причина — смерть, сегодня ночью в бараках.
— Вот видишь, — Копиц, хитро улыбаясь, обернулся к писарю. — А ты говорил: невозможно, новички, мол, не знают порядков. Я лучше знаю, что возможно, что невозможно. А фюрер знает еще лучше. Начинай!
Хотя предстоявшая работа была не нова и строительная команда уже имела основательный опыт в
