доложите о них, все равно, симпатичен вам данный рапортфюрер или нет. Не так ли?
— Разумеется, доложу, — был ответ. Лицо надзирательницы побагровело.
— Вот и отлично, — сказал Копиц, встал и, поставив ногу на стул, начал зашнуровывать ботинки, обратив к Россхауптихе туго обтянутый брюками зад. Извините, я делаю как раз то, что вы сами мне посоветовали.
Надзирательница отвернулась и с оскорбленным видом уставилась на портрет фюрера. А Копиц крякнул, поднял другую ногу и подумал с удовлетворением: «Один-ноль в мою пользу!»
Зато над Лейтхольдом новой надзирательнице удалось натешиться вдоволь. Когда он явился по вызову Копица, она сразу поняла, что из этого калеки можно веревки вить. Бедняге кюхеншефу пришлось отдуваться за все унижения, которые Россхаупт снесла от Копица.
— Марш! — сказала она. — Ведите меня в женский лагерь!
Долговязый Лейтхольд и крутобокая надзирательница покинули комендатуру, а Копиц снова уселся за стол. Настроение у него заметно улучшилось. Все же он на всякий случай позвонил в пятый лагерь и сказал тамошнему рапортфюреру, что в дальнейшем надо предупреждать друг друга о выезде Россхауптихи. О том же он договорился с двумя другими лагерями.
В лагере тем временем прозвучала команда «Achtung!» Писарь выбежал из конторы и отбарабанил свой рапорт:
— В женском отделении семьдесят девять заключенных, выбыла одна, причина — смерть, сегодня ночью, в бараке.
Россхаупт кисло взглянула на круглую физиономию писаря.
— Вы еще не выбрали для меня секретаршу? — спросила она Лейтхольда. Этот писарь мне не годится, у него блудливые глаза.
Эрих замигал из-под стальных очков. Ему отнюдь не казалось, что можно блудливо смотреть на эту мужиковатую бабу. Но он промолчал.
— Мы ожидали вас, фрау надзирательница, — сказал Лейтхольд, — и не хотели выбирать секретаршу без вашего согласия. В женском лагере пока побывали только врач и капо тотенкоманды, унесший труп.
— Врач? — Россхаупт подняла желтые брови. — Вызвать его сюда!
Писарь повернулся и крикнул в сторону бараков:
— Frauenarzt! [11]
«Frauenarzt!» — передавалось из уст в уста.
— Откройте калитку, — приказала надзирательница.
Лейтхольд щелкнул каблуками — «Jawohl!» — и заковылял к калитке. Отперев ее, он обратился к Россхаупт.
— Разрешите?
— Разрешаю, — величественно произнесла она и вошла на территорию женского лагеря. — Дождитесь здесь врача и приведите его ко мне. Да не забудьте запереть калитку.
— Может быть, мне самому нет надобности… — заикнулся Лейтхольд.
В глазах надзирательницы мелькнула насмешка.
— А почему нет? Боитесь женщин?
Лейтхольд смотрел прямо перед собой.
— Не знаю, что вы имеете в виду. В лагере существуют только номера.
«Ах вот ты какой! — подумала надзирательница. — Но меня ты не проведешь, я тебя вижу насквозь».
— Делайте, как я сказала! — резюмировала она и исчезла в ближайшем бараке. Послышался возглас «Achtung!» и какой-то шум. Россхаупт вынырнула из барака красная, как индюк.
— Эти свиньи все еще дрыхнут! — закричала она. — В четверть двенадцатого!
Кюхеншеф пожал плечами:
— Герр рапортфюрер приказал дать им отдохнуть с дороги, а днем вы должны были провести…
— Я сама знаю, что мне делать, — отрезала она. — Это кто такой?
К калитке торопливо подошел Шими-бачи. Он вытянулся в струнку рядом с писарем, выкрикнул свой номер и прибавил:
— Revieraltester des Frauenlagers.
Россхауптиха покосилась на его седины.
— А нет ли тут доктора постарше?
Лейтхольд робко покачал головой.
— Вы мне отвечаете за него, — сказала эсэсовка. — Поскольку кругом мужчины и сквозь ограду все видно, осмотр нельзя делать под открытым небом.
— Да к тому же и снег… — прошептал Лейтхольд.
Россхаупт бросила на него недовольный взгляд. — Не перебивайте! В бараках есть только проход посредине, там тоже неудобно. А как контора? Там больше места?
— Jawohl, — прохрипел писарь.
— Убирайся, развратник, а не то… — Надзирательница замахнулась рукой. — Проводите меня в контору.
Лейтхольд запер калитку и побежал к конторе. Там за столом сидели Зденек и Хорст. Один приводил в порядок картотеку, другой изготовлял нарукавные повязки. Хорст вскочил, четко отрапортовал. Россхаупт почти ласково взглянула на него, впервые за весь день.
— Немец, — сказала она, — служил в армии?
— Обер-ефрейтором! Награжден железным крестом, осмелюсь доложить!
— Хорошо, — кивнула она. — Но ты слишком смазлив, тебя нельзя здесь оставить. Выйди и возьми с собой этого задрипанного писаря. Из заключенных здесь останется только так называемый доктор. Стол отодвиньте подальше к стене, эту скамейку вынесите, и начнем. Вы, — продолжала она, обращаясь к Лейтхольду, — сядете рядом со мной и будете записывать. Но прежде сходите в женский лагерь и приведите первую группу. Двадцать человек.
У Лейтхольда голова шла кругом. Когда он впервые вошел в женский барак, его ошеломил оглушительный крик, гомон, стук деревянных башмаков. У дверей его встретила черноглазая девушка и, став «смирно», крикнула:
— Achtung!
Воцарилась тишина. Девушки в синевато-серых платьях и платочках стояли в проходе у нар и все как одна глядели на покрасневшую правую щеку Лейтхольда. Левая щека эсэсовца осталась белой, и глаз над ней язвительно смотрел в пустоту. Девушка, крикнувшая «Achtung!», сразу смекнула, что тощему эсэсовцу не по себе в присутствии стольких женщин. Глаза у нее сверкнули, она выпятила грудь и отрапортовала:
— Тридцать девять венгерок, битташон!
Это совсем неофициальное «битташон»[12] она прощебетала так, что Лейтхольду сразу вспомнились веселые фильмы с Марикой Рокк, и он сделал шаг назад, словно опасаясь, что грудь этой девушки коснется его мундира. От внимания женщин не ускользнуло это невольное движение. Самые молоденькие закусили губу, чтобы не прыснуть. «Ай да Юлишка! — думали они. — Ну и бестия!»
— Вы здесь блоковая? — спросил Лейтхольд. — Отделите двадцать человек и приведите их к калитке.
Он повернулся и зашагал прочь. Отперев калитку, он пропустил группу, которая, стуча башмаками, последовала за ним, опять запер замок и повел девушек в контору. Там он вздохнул с облегчением: командование приняла Россхаупт.
— Все в глубину комнаты, за занавеску, и раздеться! — гаркнула она, как на плацу. — А вы приготовьте документы, — был приказ Лейтхольду.
Девушки в деревянных башмаках исчезли за занавеской. Лейтхольд несмело нагнулся к надзирательнице.
