Женский голос вторил двумя октавами выше. Грохот переворачиваемой мебели. С нашего потолка посыпалась штукатурка. В моей комнате замигала лампа.
— Какого черта там происходит?
Хью прошлепал в домашних шортах с утенком, наткнулся на индонезийские барабаны и снова выругался.
Грянул выстрел. Я подскочила, будто это случилось рядом.
— Боже мой!
Потом воцарилась гробовая тишина.
Хью проверил, надежно ли закреплены замок и цепочка на двери. Геккон тем временем исчез с экрана.
Тошнотворное чувство овладело мной. Я закусила костяшки пальцев.
Потом по лестнице загрохотало не меньше трех пар ботинок, и снова тишина. Хью взял бейсбольную биту. Я — гипсовый бюст Джона Колтрейна. Я четко осознавала, что никогда в жизни кровь так не стыла у меня в жилах. Грохот шагов возобновился и, к счастью, стал удаляться. Хью направился к окну, но я инстинктивно оттащила его. В его взгляде было удивление.
— Черт! — сказал он в третий раз.
При мне он никогда не поминал черта, а тут три раза кряду.
На пальце растет бородавка.
Звонит телефон. Не могу больше. Оставьте меня в покое.
Джон снимает трубку — ему ближе.
У меня пересыхает в горле.
— А, Тамлин…
Это Тамлин Шихи. Успокойся, Мо, сегодня никто не приезжал на остров.
— Да, Лайам натянул брезент. Все в порядке. Спасибо, что предупредил… Да, конечно… Одну минутку.
Джон прикрывает трубку рукой.
— Ну что, герой-любовник! — обращается он к Лайаму. — Бернадетта хочет поболтать с тобой.
— Па! Скажи, что меня нет! Она — отстой!
— Брось, не вредничай. На тебе ведь налет экзотики — как-никак ты бывал в Швейцарии.
Джон улыбается и снова говорит в трубку:
— Да, Бернадетта, сейчас он подойдет. Секунду подожди — он только что вышел из душа, совсем мокрый. Сейчас, вытрется как следует…
Лайам фыркает — и от смеха, и от досады, — хватает трубку и уходит к себе в комнату.
За обедом слушаем радио.
— Ты заметила? — спрашивает Джон, — Каждая страна называет свою ядерную бомбу «средством военного сдерживания», а чужую — «оружием массового уничтожения»?
— Да, — киваю я.
Поднялся ветер. Стекла дребезжат. Лайам зевает, я тоже.
— Счет один-один. Как там Фейнман, в порядке?
— В порядке. Устроилась за большим камнем. А где твой отец?
— У себя в кабинете, медитирует.
Лайам собирает «скрэббл» в коробку.
— Мейси говорит, зима будет суровая. Прогноз из надежных источников.
— Мейси? Она что, установила спутниковую тарелку?
— Нет, ей пчелы сказали.
Китайский полицейский неожиданно оказался высоким и вежливым. Он служил в охране принца Уэльского и слышал о работе Хью. Записав в блокнот наши рассказы о нападении на верхнем этаже, он отхлебнул чая со льдом. Рубашка на нем взмокла от пота.
— Я должен сообщить вам, что грабители спрашивали, в какой квартире прячутся белые обезьяны. Соседи сказали, что нет тут никаких белых обезьян.
— До выстрела или после?
— После. Люди рисковали жизнью, но не выдали вас.
Хью щурится.
— А что вы думаете по этому поводу, господин офицер?
— Возможны два варианта. Первый: грабители полагают, что в квартире у белых добыча богаче. Второй: мистер Ллуэллин, вы проверяете счета могущественных компаний. Может, они связаны с Триадой?
— А разве в Гонконге есть компания, которая не связана с мафией?
— Иностранцы, особенно белые, не селятся в таких районах, как этот. Бухта Дискавери куда безопаснее.
Я вышла в крошечную кухоньку. В доме напротив сразу опустились жалюзи. Глаза повсюду. Кругом глаза.
Из головы не выходил разговор с Техасцем. Я-то знала, кто были эти «грабители» и кого они искали. В следующий раз они не перепутают английскую нумерацию этажей с американской или китайской.
После отъезда из Швейцарии не садилась за фортепьяно. Играю популярную мелодию из вариаций Гольдберга.
Лайам сыграл великолепное «Сентиментальное настроение».
Джон то ли импровизирует, то ли припоминает что-то.
— Вот ворон на заборе… А это ветряная мельница…
— Музыкальные картинки? — спрашивает Лайам.
— Нет. Скорее, музыка случая.
— А ветер все усиливается, ма! Может, и завтра катер не придет?
— Может. Так расскажи мне про университет, сынок.
— У нас такие потрясные электронные микроскопы! Курсовую пишу по сверхтекучести, а еще играю на синтезаторе, и еще…
— Вовсю трахает девиц, — вставляет Джон с набитым сосиской ртом, — По словам Денниса.
— Это нечестно, мам, — Лайам становится красным как свекла. — Он каждую неделю звонит профессору Данману!
— Да, я звоню ему каждую неделю. Последние двадцать лет. По-твоему, я должен отказаться от этой привычки только потому, что Деннис — твой научный руководитель?
Лайам фыркает и отходит к окну.
— Отсюда выглядит как край света, — говорит он, глядя на улицу.
Шредингер возвращается через кошачий лаз и обводит нас оценивающим взглядом.
— Ну что, котище? — приветствует его Лайам.
Шредингер выбирает Джона, запрыгивает к нему на колени и требует свою порцию сосисок.
Шторм сотрясает остров.
— Что-то я волнуюсь за нашу гостью из страны киви.
С этими словами Джон снимает телефонную трубку.
— Миссис Дануоллис? Добрый вечер, это Джон. Я хочу справиться, вернулась ли наша новозеландская гостья целой и невредимой? Она заходила к нам… Недавно… Спрашивала дорогу до каменной гряды… а тут шторм, я и беспокоюсь… Это точно? Ну конечно, кому, как не вам, знать… Странно. Хорошо. Извините.
— В чем дело, папа?
— В молодежной гостинице нет туристов из Новой Зеландии.
