— Лучше не надо.
— Почему?
— Рисуй живую природу. У тебя хорошо получается.
— Это не ответ, Ник.
А ведь я могу не думать! Могу получить хотя бы то маленькое удовольствие, которое оно у меня не отнимет. Могу ненадолго почувствовать себя человеком.
Могу — но имею ли право?
— Я передумал, Лада. Если у нас будет время, нарисуй меня.
В Книге сказано: есть много химер, но более всех других опасайся двух. Вины — химеры прошлого, и надежды — химеры будущего. Они — твои злейшие враги: они высасывают соки из твоей жизни.
Не терзайся прошлым и не увлекайся мечтами о будущем — живи настоящим.
Но даже если я избавлюсь от вины — то что мне делать с надеждой?
Говорят, надежда умирает последней. Иногда я в этом сомневаюсь. Бывает так, кажется мне, что она не умирает вообще.
Помню, как я увидел её впервые. Снаружи сияло солнце и поджаривало всех неосторожных на медленном огне. Я развлекал короля историями о внешнем мире, из которого прибыл — и тут они вошли.
Илимандра и Хойдин: полевой цветок и чёрный гранит. Он держал её за руку. Они были предназначены друг другу.
— Папа, мы пойдём погуляем… — голос вольной птицы, ещё не знающей, что такое клетка.
А потом наши взгляды встретились. И это было так ошеломляюще, что казалось — об этом узнал весь мир.
— Стойте, — сказал король-отец. — Вы как раз вовремя. Хойдин, этот человек — тот самый пришелец, о котором я тебе говорил. Его имя Ихер Чамен. А это — Хойдин, мой военный советник. И моя дочь Илимандра. Скоро она станет его женой.
Никогда, подумал я уже в тот миг. Никогда она не станет его женой. Только моей — потому что более прекрасной женщины нет во всей Вселенной.
Но в тот миг я ещё не знал, чего это будет нам стоить.
Они погибли все. И король, и Хойдин, и Альдеон — брат Ильмы. И многие другие, которые были мне никто.
Ведь именно я убедил короля объявить войну Чёрным Полчищам.
Я могу придумывать множество оправданий, но я знаю: мы не могли победить. Они слишком превосходили нас числом… и не только числом. Конечно, рано или поздно они пришли бы на наши земли, и мы бы всё равно проиграли. Хойдин считал, что лучше поздно, чем рано. Я сумел доказать королю, что он не прав.
Я хотел отсрочить свадьбу любой ценой. И я добился своего. Теперь церемония не могла состояться прежде, чем закончится война. К тому же, теперь король чаще прислушивался ко мне и гораздо реже — к Хойдину. Это замечали все, и Ильма — первая.
Она даже гордилась нашим негласным союзом.
А потом мы ушли в поход. Мы думали сломить врага внезапным натиском, но оказалось, что нас ждали.
Чёрные обрушивались на нас отовсюду — отвратительные пауки, которые нередко пускали в ход собственные конечности вместо мечей, а ядовитую слизь — вместо стрел. Долина межхолмья превратилась в котёл с кипящей смолой. Мы знали, что нас меньше — но не думали, что настолько.
И всё же у нас появился шанс. Отчаянно рискнув, я бросил вперёд центр, и чёрная стая дрогнула перед нами. Мы сметали их ряды и прокладывали себе путь сквозь кучи трупов, тут же разлагавшихся за нашими спинами. Мой отряд прорывался всё дальше — и я видел, как в ничтожных ошмётках душ мерзких тварей поселяется страх.
Надежда умирает последней. Если бы к нам на помощь подоспел резерв Хойдина, мы могли бы победить… да, иногда я верю в это. Но он не пришёл. И мы оказались в ловушке.
Теперь Чёрные Полчища были повсюду, а страх овладел нами.
Мы бились в одном ряду. Король — старик, давно отвыкший держать в руках оружие; Альдеон — юноша, обычно предпочитавший мечу гитару; и я — чужак, принесший с собой их погибель. Они пали оба, как и много-много людей, которых я даже не знал. Но я выжил.
Я бежал в город, уже просчитав, что сделаю дальше: заберу Ильму, и мы унесёмся с этой планеты прочь. Она ждала нас во дворце; ждала всех — но вернулся один лишь я.
Я встретил его в тронном зале — там же, где и в самый первый раз. Мы стояли друг против друга, сжимая рукояти мечей. Хойдин — сумрак ледяной пещеры, и я — пламя в жерле вулкана.
Закрываю глаза — и вижу, как это было.
— Вот ты где, трус! — говорю, будто вбиваю кол.
— Может, и трус — зато не дурак.
— Не только трус, но и предатель! Я ждал твоей помощи. Мы все её ждали. А ты сбежал и спрятался, как мышь, пока люди гибли тысячами!
— Но ты-то выжил, Чамен!
— Заткнись! — вспышка ярости. Меч готов выпорхнуть из ножен.
— Заткнись сам. Я увёл людей, чтобы спасти их. Ты знаешь не хуже меня: если бы я бросил их в битву, погибли бы все — а так будет жить хотя бы часть. Ты называешь меня трусом, но нам ведь ещё оставаться здесь. Нам придётся скитаться в поисках нового жилья, это будет нелегко. А что собрался сделать ты? Это ведь ты теперь бежишь, как крыса!
— Мне больше нечего делать здесь. Я улетаю и забираю с собой Ильму.
— Ах, да, конечно! Катитесь оба. Из-за вас все наши беды.
— Вот как?! Я знал, Хойдин, что ты никогда её не любил!
— Любил? Что за глупое слово! Она была предназначена мне, а остальное пустые выдумки. Ненавижу романтиков вроде тебя, с вашими благородными и возвышенными устремлениями! Вы подчиняете своей цели всё и идёте к ней напролом, не глядя по сторонам; не задумываясь, чьи трупы вы оставляете за собой. И что хуже всего: вы ни на минуту не усомнитесь в своей правоте. Ты погубил мой народ, Чамен. Если это ты называешь любовью, то лучше мне никогда не знать такой любви.
— Ты и не сможешь её узнать. Ты не выйдешь из этого зала!
— К чему это? Ты мало крови пролил там, в межхолмье? Пропусти меня, Чамен. Людям нужен предводитель, иначе они долго не продержатся.
— Пропустить тебя? Никогда.
— Что ж… в этом — весь ты. Пускай мечи нас рассудят!
Именно тогда я мог проиграть. Не потом, намного позже, когда схватился с Мохеллианом — а тогда, с Хойдином. Он был сильнее и опытнее меня. Несколько раз казалось, что ещё чуть-чуть — и мне конец. И всё же я не знал страха.
И я победил.
Он лежит на полу с распоротым животом и без правой руки, и я слышу его последние слова:
— Будь ты проклят во веки веков, Чамен! — тихо, но отчетливо произносит Хойдин. — Если в мире есть справедливость… пускай ни ты, ни Илимандра, ни ваши дети никогда не узнают счастья. Будь проклят твой род, чужак, так же как проклят теперь наш. Да будет твое имя навеки проклято в истории! Пускай это свершится.
А потом мы с Ильмой мчались вдаль, падая во вселенскую бездну. И мы сказали себе: прошлое не омрачит нам будущего. Мы обещали друг другу: весь пережитый нами ужас не помешает нашему счастью.
И мы были счастливы — пускай и не так, как нам хотелось. Сейчас, когда я думаю об этом, я понимаю: если когда-нибудь в жизни я чувствовал себя счастливым — то лишь в те редкие минуты, когда для нас с Ильмой не существовало ничего, кроме друг друга.
Но если всё было так — то зачем мне понадобилась сила?
