Исполнен душевной тревоги,В треухе, с солдатским мешком,По шпалам железной дорогиШагает он ночью пешком.Уж поздно. На станцию НараУшел предпоследний состав.Луна из-за края амбараСияет, над кровлями встав.Свернув в направлении к мосту,Он входит в весеннюю глушь,Где сосны, склоняясь к погосту,Стоят, словно скопища душ.Тут летчик у края аллеиПокоится в ворохе лент,И мертвый пропеллер, белея,Венчает его монумент.И в темном чертоге вселенной,Над сонною этой листвойВстает тот нежданно мгновенный,Пронзающий душу покой.Тот дивный покой, пред которым,Волнуясь и вечно спеша,Смолкает с опущенным взоромЖивая людская душа.И в легком шуршании почек,И в медленном шуме ветвейНевидимый юноша-летчикО чем-то беседует с ней.А тело бредет по дороге,Шагая сквозь тысячи бед,И горе его, и тревогиБегут, как собаки, вослед.
1948
Самовар
Самовар, владыка брюха,Драгоценный комнат поп!В твоей грудке вижу ухо,В твоей ножке вижу лоб!Император белых чашек,Чайников архимандрит,Твой глубокий ропот тяжекТем, кто миру зло дарит.Я же — дева неповинна,Как нетронутый цветок.Льется в чашку длинный-длинный,Тонкий, стройный кипяток.И вся комнатка-малюткаРасцветает вдалеке,Словно цветик-незабудкаНа высоком стебельке.