Дитя Ойкумены

Хаусмана. Вакууматор, наконец. Думаю, в самом скором времени…

Старик вздохнул.

– Вот и я так думал. В скором, значит, времени. Оглянулся: нет его больше, времени. Кончилось. Прошла жизнь. «Звезда Славы» есть, а жизни нет. Огарочек! – пыхтит, коптит… Думаешь, тебе подфартит? Доживешь? А пока, гори оно синим пламенем, на гематрице полетаю. Пусть мне гематр, компьютер двуногий, из задницы энергию достает…

К воротам, сигналя, подъехал «Луч».

– Извините, тороплюсь, – соврал ван Фрассен. – В другой раз…

Забираясь в кабину, он спиной чувствовал осуждающий взгляд охранника. Казалось, никто иной, как корвет-капитан Теодор ван Фрассен лично виноват в том, что расы энергетов далеко обошли техноложцев – даже таких просвещенных, как ларгитасцы – во всем, что касалось производства энергии. Это он, корвет- капитан, в далеком прошлом дал брамайнам и вехденам, вудунам и гематрам совет отказаться от возможностей науки, презреть мощь человеческого разума – и двинуться животным путем эволюции, выращивая способность организма к энергетизации, как звери холодных климатических зон отращивают длинную шерсть и мощный слой подкожного жира. Это он, виновник всего на свете, включая дрейф галактик, большинством голосов постановил на Совете Галактической Лиги считать всех обитателей Ойкумены равными в правах, независимо от гражданства, происхождения и взглядов на прогресс человечества.

Ну и ладно, подумал капитан. Буду виноватым.

Он велел машине закрыть дверь и погрузил руки в рабочую сферу управления, собираясь немедленно взлететь. Зеленый огонек вызова, вспыхнув на блоке коммуникатора, помешал взлету. Кто ищет разговора? Анна-Мария? Ван Фрассен договаривался с женой забрать ее от университета сразу после заседания кафедры, чтобы вдвоем отправиться в «Лебедь». Заседание еще не закончилось. Кто-то из интерната? Проблемы с дочерью?

Я становлюсь невротиком, обругал себя капитан.

– Кто? – спросил он, не спеша принять вызов.

– Вице-адмирал Рейнеке, – приятным голосом ответила информателла. – Дядя вашей жены. Соединить?

Прошлой зимой, в день, когда капитан-лейтенант ван Фрассен стал корвет-капитаном, Рейнеке Кровопийцу тоже повысили в звании, сменив адмиральскую приставку «контр» на «вице». Буквально через месяц новоиспеченный вице-адмирал сдал командование 3-й Локанской эскадрой преемнику – и отбыл на Ларгитас в качестве заместителя начальника академии Генерального штаба.

Эскадра приняла уход Рейнеке с облегчением. Что вдвойне удивительно, сам вице-адмирал был доволен. С возрастом он стал сентиментален, насколько сантименты вообще могут быть свойственны «военной косточке», отягченной скверным характером. Закоренелый холостяк, не имея детей, всю любовь, таившуюся в мохнатом сердце Кровопийцы, Фридрих Рейнеке отдал Анне-Марии, своей племяннице, а позже – маленькой Регине.

Отблеск этих чувств падал и на капитана ван Фрассена. Честно говоря, капитан не знал: радоваться ему или опасаться? Это блестит краешек солнца на закате – или зарево пожаров на горизонте?

Он тронул сенсор приема.

– Здравия желаю, господин вице-адмирал!

– Без чинов, мой мальчик, – зарокотал в кабине могучий бас адмирала. – Попросту, по-семейному. Я уже в курсе всего, что случилось с нашей дочерью…

Нашей, отметил ван Фрассен. Нашей, значит, дочерью.

– И вот что я тебе скажу, – в адмиральском басе прозвенела сталь.

II

Сегодня их учили такому, такому! Регина чуть не прыгала от нетерпения. Когда же приедут мама с папой?! Она должна им рассказать! Сегодня их учили ПИСАТЬ ОТ РУКИ! Это как читать, только наоборот. Нет, не задом наперед, а… Ну, когда читаешь, слова из голокнижки забираются к тебе в голову и начинают там жить. А когда пишешь – ты сама эти слова делаешь!

Регина и не знала, что так можно.

Она привыкла, что слова надо говорить. Уником или интакт-центр их записывает, а потом можно хоть слушать, хоть читать буквами. Можно еще отправить кому-нибудь. А мама умеет диктовать молча. Даже губами не шевелит. У нее эти… голосительные связки работают. Уником их чувствует и всё записывает, как если б мама вслух говорила. Регина, когда вырастет, тоже так научится. Это все взрослые умеют.

Но писать от руки – совсем другое дело!

Учитель Альбрехт походил на летний одуванчик: сам тоненький, как стебелёк, а голова большая, круглая и в белом пуху. Это потому что он совсем старенький. Линда сказала, ему сто четырнадцать лет! На стене в классе висел экран. Не голография, а настоящий, как в древности. Большущий – на всю стену! Только экран ничего не показывал. Учитель Альбрехт вытащил из кармана пиджака блестящую палочку, из нее выскочил зеленый лучик, и этим лучиком учитель быстро-быстро вывел на экране:

«Сегодня мы будем учиться писать».

Буквы были непривычные, не такие, как в книжках. Но Регина всё равно прочитала. И другие «лебедята» тоже.

– Как вы это сделали, учитель? – пискнул маленький Карл.

– Я это написал. Смотрите, показываю медленно.

И он стал аккуратно выводить на экране лучиком букву за буквой. Теперь получалось почти как в книжке. А потом из парт выехали блокноты – плоские экранчики. Вроде того, что на стене, только маленькие. Учитель раздал световые карандаши и рассказал, как правильно писать буквы и складывать их в слова.

– Буквы вы знаете, и читать умеете. Так что всё просто. Надо по буковке скопировать слова к себе в блокнот. Скоро вы научитесь писать сами, что захотите, а пока перепишите то, что видите на доске.

Регина сразу поняла: это как рисовать! Только рисовать надо не картинки, а буквы. Поначалу у нее ничего не получалось. Буквы выходили похожими на каракатиц из «Терракотовой бездны». Регина чуть не расплакалась. Но быстро вспомнила, что обещала учиться лучше всех – и очень-очень рассердилась. На себя, неумеху. «Инити-финити-крамс!» – прошептала она и снова взялась за карандаш. Волшебные слова помогли, хотя и не сразу. К концу урока Регина написала в блокноте все, что было на экране, который учитель Альбрехт почему-то называл «доской».

Учитель посмотрел, что у кого получилось, и остался доволен. Регину он даже похвалил! Остальных, правда, тоже… Регина была очень гордая. Из блокнота она скопировала все слова в свой коммуникатор – чтобы показать маме с папой. Дождаться бы их! Ну почему время тянется, как резинка?!

После обеда они с дядей Фердинандом, который учитель Гюйс, и еще с одной красивой тетенькой – учительницей Турман – играли в «испорченный коммуникатор». Отдельно – телепаты, отдельно – эмпаты. Почему их разделили, Регина не знала, но ломать голову над этим не захотела: играть было весело! Вместо того, чтобы говорить слово, они его думали. И не просто думали, а прямо в голову тому, кто сидел рядом. Чтоб другие не подслушали. Как услышишь слово в голове – надо думать его следующему. А последний думает для всех.

И так по кругу.

Поначалу у Регины не получалось думать в голову соседу. Ее все слышали и хихикали. Но тут она вспомнила, как писала световым карандашиком, и представила: у нее в голове есть такой карандашик, и луч из него идет в голову Карлу, чуть выше смешно оттопыренного уха.

– Ай! – вскрикнул Карл. – Колется!

Регина тут же сделала лучик мягким, как молодая травинка, и Карл больше не ойкал. Зато всё правильно услышал, а кроме него – никто. В конце занятия (оказывается, это тоже было занятие, а не игра!)