— Но… — Доминик моментально перепугался. Петь для кого-то? Возможно — для госпожи Теодора (бывают же у хозяек странные фетиши!)
Не готов. Точно не готов.
— Тео, пожалуйста.
— Все будет хорошо, — традиционная улыбка сродни новокаину.
— Я попробую, — пробормотал Доминик, меньше всего уверенный, что сумеет выдержать 'экзамен'.
Но мелодия, которую включил Теодор, убеждала в обратном. Негромко-торжественная, с нотками печали и какой-то сдерживаемой силы, подобной заточенному в свинцовой скорлупе урану — и внешне сложная, она подходила Доминику, будто сшитая по его меркам одежда.
Его мелодия. Да, он знал ее. Лучше, чем собственное имя.
Он стал подпевать.
Доминик сравнил мелодию с искусно выделанным имплантатом, какие вживляют для улучшения реакции, быстроты и прочих военных целей. Мелодия-имплантат. Забавно.
— Я должен буду повторить? — теперь идея не казалась такой уж бредовой. Почему бы и нет? Кто-то создал одежду/имплантат/фрагмент его собственного сознания, его 'я'. Повторить эту мелодию — что может быть проще?
— Да, — Теодор поправил черную накидку-мантию. — Только в полный голос. Ей должно понравиться.
Доминик послушно кивнул.
Никогда не сделал бы ради себя — стыдно. Но Тео говорит — хорошо, Тео просит (вывернуться наизнанку)
(перестать быть ни-что-же-ством?)
Петь для его хозяйки.
Почему бы нет?
Это не больно.
Из небольшой 'кельи' они проследовали дальше. Короткий коридор оборвался за пару минут. Доминик замер на пороге, ошарашенный зрелищем.
Бесконечность. Именно так — ввысь, в глубину. Не шагнуть — ибо провалишься в беззвездную бездну между мирами. Вверху угадывались призраки чего-то серебристо-бледного, словно темноту держали восковые руки мертвеца. Доминик не мог разглядеть деталей, предположил опаловые украшения в одном из краев вечности. Под потолком.
Потребовалось немалое усилие, чтобы сдвинуться с места.
'Это всего лишь мрамор', - твердила рациональная часть его, а подсознание трепыхалось: 'Омут! Бездонный омут, зыбучие пески'.
Впрочем, Доминик не один явился в средоточие тьмы; отовсюду появлялись люди в аналогичных одеяниях, они двигались с торжественной медлительностью, будто жрецы неведомого культа. Каждый 'зависал' в пустоте строго на определенном месте, притом 'жрецы' держали головы опущенными.
На что они не решаются смотреть?
— Иди за мной, — шепнул на ухо Теодор. Он сложил ладони, опустил голову и поплыл в чернильной мгле; светлые волосы предательски перехватывали отблески вязкого, как взболтанный яичный белок, освещения.
'Иди за мной'.
Доминик подчинился. Мрамор холодил ступни даже через обувь. Бесшумно, вместе с остальными 'адептами', он заскользил по залу. Холодом тянуло отовсюду, сухим склепным холодом; Доминик подумал о зомби и привидениях. Если где-то они могли водиться, так только здесь.
Теодор шел вперед. Доминику приходилось следовать. Медленное сомнамбулическое передвижение расползлось по реальности, расклеило ее.
Доминик почти обрадовался, когда Теодор остановился, а ему жестом приказал выступить вперед.
'Адепты' остались позади, вокруг — лишь темнота.
Доминик украдкой поднял взгляд.
Перед ним возвышалось нечто похожее на хрустальный бокал, к которому зачем-то прикрутили перламутровые спирали ступеней. Сооружение производило впечатление хрупкости… неживой хрупкости. Сродни мумии или эксгумированным останкам.
Как и… создание, восседающее на троне-'бокале'.
Доминик попятился. Темнота шевелилась, всего лишь волны черного шелка, но будто самое бесконечное помещение обрело подобие плоти. Треугольная платиновая маска венчала 'сооружение', и заменяла созданию лицо.
Если бы не сотни адептов за спиной, и не эта мерзлая маска — она будто выморозила все чувства, эмоции, даже ужас, обратила статуэткой, — Доминик бы убежал. Или отрубился. Или…
'Королева', понял он, 'это Королева'.
Клубком прокатились мысли, разноцветные нитки — нет времени разбирать; 'я никуда не сбежал' — синяя, 'нельзя сбежать от Нее' — апельсиново-оранжевая…
'Тео предал меня' — красная. Словно перец-порошок в глазах.
Доминик понял, что плачет, молча — горло и грудь свело судорогой, он не дышал.
'Если я умру прямо сейчас — хорошо', подумал он безучастно, так как маска взирала на него.
Он опустил голову.
'Выдержать до конца. Что бы ни случилось'.
А тишина дрогнула от голосов адептов; они выводили ту самую мелодию, что показалась Доминику роднее собственной матери…тем более, что он представления не имел, кто его мать.
И он чувствовал: его черед.
Хуже не будет. В конце концов, он согласился…и в отличие от 'благодетеля' Теодора не способен на обман.
И оказалось — совсем не тяжело подхватить мелодию адептов, быстро достать скользкий от свечного воска лист и нараспев выводить слова на неизвестном языке; словно во сне — или дежавю; ничего не было кроме этого, ни дворца госпожи, ни Эдвина с его бандой, ни унижений…
Тео вот был. Это Доминик помнил.
Просторная зала играла голосами; Доминик слышал каждого адепта. Слышал Теодора — у того был густой низкий голос. У большинства певчих тоже. Его собственный выделялся, точно… серебристая нить на черном фоне.
Уничтожит ли его Королева после — неважно.
Пока — хорошо. Почти так же, как с Тео… почти…
Он замолчал последним. И вновь взглянул наверх, в лицо-маску Королевы; он был абсолютно спокоен.
Вот и все, повторял про себя, и улыбался.
Только бы Королева не мучила слишком долго.
Неподвижная маска качнулась в сторону Доминика. Он отступил, но из тьмы протянулась рука, затянутая в плотную перчатку.
— Подойди, — проговорила маска. Доминик судорожно обернулся на остальных адептов, надеясь — не к нему обращаются. Он ведь не заслужил.
— Подойди, — повторила Королева. Доминик встал на колени перед хрустальным троном.
— Ты тот, кого Я выбрала. Ты не разочаровал Меня. Да прибудет с тобой Мое благословение.
Прежде, чем Доминик осознал смысл, бесплотный силуэт рассеялся в воздухе.
…Кто и как вывел Доминика из тронной залы, как он очутился на улице среди пестряди и солнечных лучей, обжигающе-горячих после могильного холода Башни — непонятно.
По-настоящему Доминик очнулся лишь в мувере Теодора.
— Ты обманул меня, — выговорил он сухими непослушными губами. Его трясло и мутило. Хотелось сползти на пол, свернуться клубком и не то рыдать, не то смеяться.
