И… Мастер отступил. Только на долю мгновения.
— Предатель, — четко выговорил он, но была тонкая струнка в голосе, что дрожала неверным пламенем.
— Нет, Мастер, — выкрикнул Смоук. — Он не это имел в виду, он лишь…
— Уведите, — кивнул кому-то Мастер. Откуда-то вынырнули два громилы, чьи кулаки обхватили запястья злосчастных повстанцев железными кандалами. Громилы не были Лин-Куэй, но грубой силой, низшими. Рабами. Считалось, что у них разума не больше, чем у жуков, однако по силе равнялись мамонтам.
— Ему, — глава Клана кивнул на Саб-Зиро, — Полностью. Второму — половину. Хотя, нет, четверть. Он понадобится… скоро.
Громилы, очевидно, решили, что одной их силы против 'повстанца' недостаточно. Возможно, они заметили голубоватый блеск-ауру вокруг пальцев Саб-Зиро. Они поспешно сковали опасного преступника чем-то тяжелым. Саб-Зиро чуть поморщился, когда острые края оков врезались в запястья и брызнула тонкая струйка крови.
Приблизительно то же проделали с ногами.
Саб-Зиро мрачно отметил, что уже привыкает к данной процедуре. Сейчас его швырнут, наконец, в темницу и успокоятся. Жаль только Смоука: первый раз очень тяжело, ну да ничего — он ведь все-таки не мальчишка, а такой же идеальный убийца, как сам ледяной ниндзя…
Его грубо подтолкнули в другую сторону. Он не удержал равновесия, упал на колени. Кто-то засмеялся, и вместе со смехом явился первый свистящий, змееподобный удар плетью со стальным наконечником…
…Саб-Зиро закусил губу, чтобы не кричать. Он не осознавал, что давно прокусил ее насквозь, и что рот его заполнен солено-горькой кровью. Боль с запахом металла сводила с ума, а удары все сыпались. Наконечник доставал почти до костей, сочно вонзаясь в тело.
Саб-Зиро давно потерял счет ударам — наверное тогда, когда алое зарево запредельной агонии взошло рассветом.
(так карают отступников, нет пощады врагам Лин-Куэй…)
Смех — достойная инкрустация. Но смех палачей звучал почти истерически, потому что чем дольше били 'ренегата', тем прямее он держался, хотя со спины давно сползла вся кожа, и хлестали теперь по обнаженной плоти. Камера была залита темно-рубиновой жидкостью, точно ее небрежно выкрасили.
Сам Мастер неотрывно изучал Саб-Зиро, тщась заметить страх, смирение — хоть что-то, кроме гордости и победы над собственной мукой в глазах.
— Проклятье! — крикнул Мастер. — Дай сюда!
Последнее относилось к громиле. Тот передал плеть.
— Стоишь на своем, мятежник? Нет… ты будешь таки покорным, клянусь Древними Богами!
Хлест-хлест. Солнце боли растопит даже Антарктиду.
Саб-Зиро почти терял сознание: ниндзя или нет, у каждого свой предел, и он достиг его. 'Ну и хорошо', успел подумать он.
— Оставьте! — скомандовал Мастер.
И, наклонившись напоследок к воину-бунтарю, изо всех сил ударил его по лицу. Алый рубец пересек лоб и щеку. Мастер прошептал что-то.
— Этот шрам не зарастет никогда, Саб-Зиро!
Потом была тьма.
…Потом была тьма и она не прерывалась тысячелетиями. Или днями. Время умерло. Время провалилось в черную дыру жизни-до-боли. Саб-Зиро не был уверен, что таковая существовала.
По его собственным подсчетам он валялся в этой яме уже с неделю. А может, сто веков.
Сначала он ничего не чувствовал, и это было хорошо. Смерть стояла над ним огромная, багровая, будто сплошная открытая рана на спине, будто непроницаемая пелена агонии. Стояла вплотную, костисто поглаживая его волосы. Саб-Зиро звал ее, но Смерть ушла, а боль осталась — такая, что он практически не осознавал ее: она гипертрофировалась в целую вселенную гаснущей звезды. Саб-Зиро очень надеялся, что все потухнет… поскорее.
И опять ошибся.
И тогда он решил жить. Во что бы то ни стало.
Ибо клятва Мести все еще лежала на нем. Он не имел права умереть.
Он лежал на грязном мокром каменистом полу, у любого нормального человека неизбежно началось бы заражение крови. И Саб-Зиро не стал исключением… но его воля оказалась сильнее истерзанного тела. Ощущая приближающуюся горячку, он остужал себя до температуры трупа в морге, и на обнаженных воспаляющихся рубцах индевела корка льда. Обследуй его в подобный момент врач — поставил бы заключение о смерти. Но в его ситуации экстремальная доза холода оказалась спасением: ему удалось избежать сепсиса. Холод не мог причинить зла Посвященному.
Почти постоянно он находился в странном полусне, схожем одновременно с медитацией и с грезами наркомана. Являлись ужасные монстры, и было невозможно выявить их фантомность вследствие полной непроглядной темноты. Кто-то звал Саб-Зиро. Чаще всего — брат. Он приходил страшным изъеденным червями мертвецом, и все шипел на 'младшенького', почему-то ругал и обвинял его своим хриплым скрежещущим голосом, зловонные гниющие пальцы царапали плечи и лицо, ковырялись в рубцах. Был и Шэнг-Цунг, величественный, насмехающийся. Он вещал о том, что душа брата теперь в его власти…
(игрушка… моя игрушка…)
И Скорпион.
Последний — хуже всего. Он клацал обожженным черепом, торжествуя. 'Скоро ты присоединишься ко мне, малыш. Скоро'.
Когда приходил Скорпион, боль снова достигала предела, и Саб-Зиро зажимался в клубочек, странно крохотный для человека ростом под два метра. А Скорпион хохотал, и стрелял его гарпуном, и в красках описывал адские мучения…
Позже Саб-Зиро решил, что это Мастер насылал галлюцинации.
Но он не сошел с ума. Через смерть и безумие перешагнул он.
Правда, он скорее всего все равно погиб бы или остался инвалидом на всю жизнь, если бы не помощь Смоука. Тот ухитрялся проносить другу целебные травы и даже какую-то еду, потому что черствый заплесневелый хлеб Саб-Зиро не был в состоянии ни прожевать изгрызенным ртом, ни проглотить ссохшимся горлом.
Смоук появился только где-то на одиннадцатый день, из чего Саб-Зиро сделал вывод, что тому тоже досталось, только в меньшей степени. Первый раз Смоук долго не решался позвать союзника, тихо твердя: 'Конечно, он умер… он не бог…'
— Я здесь, — попытался ответить Саб-Зиро.
Язык не слушался. Однако Смоук услышал.
— Жив!? Ледышка, да ты точно благословленный!
(или проклятый, подумал Саб-Зиро)
Через полчаса в яму полетел флакон с отваром семи трав, заживляющим любые раны и еще что-то съедобное, Саб-Зиро так и не понял что, потому что проглотил за секунду.
Он ухитрился смазать кровавые лохмотья лекарством, и впервые забылся полноценным сном, без боли и кошмаров.
Позже он всегда считал, что обязан Смоуку жизнью, и, безусловно, был прав.
А примерно через месяц к Саб-Зиро пришли те, кто когда-то был его палачами, и объявили, дескать, не дергайся, когда доставать из подземелья будем.
— Куда уж мне дергаться, — съязвил Саб-Зиро. Наверху выругались. Наверное, показалось, что он чересчур бодр для сочащегося кровью полутрупа.
Вытащив, его снова сковали трехпудовыми цепями, что оказалось совершенно лишним: он практически не мог идти без посторонней помощи, а слабое освещение сумерек слепило его до потери ориентации в пространстве после чернильной темноты ямы.
