— Не будем касаться неаппетитных подробностей, мой друг.
— И самцы, и самки имеют крылья.
— Почему бы им их и не иметь?
— Но самки себе крылья отрывают и бегают без них.
— Не верится. Даже муравьи едва ли способны на такую глупость.
— Нет, это правда. Так в книге написано. Ты видел, как муравьи сражаются?
— Что-то не припомню.
— Они встают на задние ноги и подгибают брюшко.
Тут, к великому моему сожалению, то ли для наглядности, то ли у него ноги затекли, он именно так и поступил: встал на задние ноги и подогнул брюшко. В это же самое мгновенье я увидел вдали Флоренс — она вышла из дома и торопливо зашагала в нашу сторону.
Ситуация создалась критическая, человек менее изобретательный решил бы, наверное, что все пропало. Но мы, Вустеры, соображаем быстро.
— Эй, смотри-ка, — сказал я.
— Что случилось?
— Это ты уронил шестипенсовик?
— Нет.
— Кто-то уронил. Погляди.
— Где?
— Вон под кустом.
Я показал на какой-то куст, росший с краю аллеи.
Как вы, наверное, поняли, говоря это, я опустился до хитрости; люди, знающие Бертрама Вустера и его твердые правила, могут предположить, что после такого сознательного отклонения от истины щеки его залились краской стыда. Ничего подобного. Щеки у него действительно раскраснелись, но то был румянец азарта и торжества.
Тонкий расчет на его детскую жадность полностью оправдался. Не успел я оглянуться, как он уже стоял на четвереньках, и притом в такой подходящей позе, что удобнее я бы и сам не мог его поставить. Его выпуклые в обтяжку шорты смотрели на меня снизу вверх призывно и соблазнительно.
Как справедливо говорит Дживс, в делах людских есть приливы и отливы, с приливом достигаем мы успеха. Я замахнулся ногой и шарахнул его по тому месту, где ткань была натянута сильнее всего.
Результат оказался превосходен. Принимая во внимание, что я со школьных лет никого не пинал, можно было опасаться некоторой заржавленности в суставах. Но нет, ничего подобного. Давняя ухватка сохранилась. Расчет был точен, и исполнение безупречно. Мальчишка исчез в кустах, пролетев по воздуху, как из пушки. И в тот же самый миг раздался голос Флоренс:
— Ах!
В этом возгласе ощущалась бездна эмоций, они хлестали через край. Но, к великому моему недоумению, это были не совсем те эмоции, которых естественно было бы ожидать. Ужас в нем отсутствовал, не было и ничего похожего на негодование и оскорбленную сестринскую любовь. Хотите верьте, хотите нет, но преобладала в этом возгласе нота радости. Можно даже сказать, ликования. Короче говоря, ее «Ах!» в сущности равнялось обыкновенному «Ура!», и я был этим глубоко озадачен.
— Вот спасибо, Берти! — сказала она. — Я как раз собиралась сама дать ему хорошенько. Эдвин, поди сюда!
В чаще леса затрещало. Рассудительный ребенок осторожно выбирался из зарослей, придерживаясь диаметрально противоположного направления. «Ух ты!» — смутно донеслось издалека, и он окончательно сгинул, не оставив даже обломков.
Флоренс взирала на меня с сердечным и благодарным выражением во взгляде и с довольной улыбкой на губах.
— Большое тебе спасибо, Берти, — повторила она прочувствованным голосом. — Я готова с него шкуру спустить! Открываю альбом с газетными вырезками, а негодник половину отзывов на «Сплин и розу» наклеил вверх изнанкой. По-моему, назло. Жаль, что не удалось его поймать, но ничего не поделаешь. Не могу сказать, Берти, до чего я тебе благодарна. Как ты додумался?
— Да так, пришло вдруг в голову.
— Понимаю. Внезапно осенило. Центральная тема моего романа тоже пришла мне в голову внезапно, как бы сама по себе. Дживс сказал, что ты хочешь со мной поговорить. Это что-то важное?
— Да нет, ничего важного.
— Тогда отложим. Я пойду, попробую как-нибудь отпарить то, что он наклеил, может быть, получится.
Она торопливо зашагала обратно, но все-таки на пороге оглянулась и любовно махнула мне рукой. Я остался один и мог, наконец, проанализировать создавшееся положение.
Хуже всего себя чувствуешь, мне кажется, когда накрылось дело, которое, ты считал, у тебя в кармане. Я растерянно смотрел в будущее и никак не мог вздохнуть, мне словно влепили медицин-боллом под ложечку, — был со мной один раз такой случай, когда я ездил в Америку. Даже неожиданно обнаружившиеся в характере Флоренс нормальные человеческие черты, о наличии которых я до сих пор и не подозревал, не могли примирить меня с тем, что меня теперь неотвратимо ожидало. Флоренс, которой хочется содрать шкуру с Эдвина, это, конечно, лучше, чем Флоренс, не способная испытывать такие желания, но все равно, как ни верти, ничего хорошего я впереди для себя не видел.
Сколько я так простоял, предаваясь горьким думам, прежде чем обратил внимание на слабое попискивание у себя под боком, мне трудно сказать. Довольно долго, я думаю, так как, когда я все же заметил рядом с собой Нобби, она уже дергала меня за рукав довольно раздраженно, точно человек, который попытался вступить в общение с глухонемым, но в конце концов убедился, что от такого одностороннего разговора одна досада и никакого прока.
— Берти!
— А? Прости, я задумался.
— Ну, так очнись. Опоздаешь.
— Опоздаю? Куда?
— К дяде Перси в кабинет.
Я уже раньше имел случай сообщить, что неплохо умею различать у тучек светлую изнанку, и если любой катаклизм или бедствие имеет положительную сторону, я рано или поздно обязательно ее замечу. Вот и теперь слова Нобби напомнили мне, что крушение всей моей жизни имеет положительную сторону. Как ни мрачна открывающаяся передо мной перспектива, от которой уже не отвертеться, зато можно, по крайней мере, избежать разговора с дядей Перси.
— А, — говорю, — ты вот о чем. Это отменяется.
— Отменяется?
— В награду за участие в этом деле мне должны были открыть тайный способ Фитлуорта, как освободиться от помолвки с Флоренс Крэй. Я его уже узнал, и он здесь неприменим. Поэтому я возвращаю верительные грамоты.
— Значит, ты отказываешься нам помочь?
— Любым другим образом, который вы мне предложите, — пожалуйста. Но не посредством приведения в бешенство дяди Перси.
— Ах, Берти!
— И нечего восклицать «Ах, Берти!»
Нобби выпучила на меня глаза, и на минуту мне показалось, что сейчас снова вступят в действие жемчужные капли, о которых так красноречиво говорил Боко. Но Хопвуды сделаны из прочного материала — плотину не прорвало.
— Но я не понимаю, — только и произнесла Нобби. Я подробно объяснил ей, что произошло.
— Боко утверждал, — заключил я свой рассказ, — что его метод безотказен. Но это оказалось не так. И если никакого другого предложения у него нет, я…
— Но у него есть другое. Вернее, у меня есть.
— У тебя?
