Я напомнил ему, что не имел удовольствия быть лично знакомым с мистером Устрицей, и потому его психология для меня — закрытая книга.
— Верно. Я забыл. Но вот такой это человек. Похож на лань. Пугливый. Робкий. Чуть что — сразу приходит в ужас. Из сарая, наверное, вышел, весь дрожа, как осиновый лист, и говоря себе: «Чтоб я еще когда-нибудь!..» Теперь из него испарились последние остатки мужества, и какой бы мы ни придумали на будущее способ встречи, это должен быть способ беспроигрышный, стопроцентно надежный, чтобы даже Устрице было очевидно, что никакой опасности для него он не таит. Удивительно, какие они нервные, эти американские бизнесмены. Можешь ты это как-то объяснить? Нет? А я думаю, пьют слишком много кофе.
— Кофе?
— Да, всему виной кофе. И еще Новый Курс.[130] Там, в Америке, жизнь бизнесмена состоит из бесконечного кофепития, перемежающегося потрясениями от Нового Курса. Человек выпивает литровую кружку кофе, и тут же Новый Курс преподносит ему неприятный сюрприз. Чтобы очухаться, он выпивает другую литровую кружку кофе, и снова пожалуйте — неприятности от Нового Курса. Он уходит на подгибающихся ногах и слабым голосом просит еще кофе… Ну, и так далее. Порочный круг. Чьи нервы могут такое вынести? У Чичестера Устрицы нервная система полностью разрушена. Он хочет первым же пароходом уплыть к себе в Нью-Йорк. Понимает, что сорвется выгоднейшая сделка в его жизни, но говорит, что пускай, ему наплевать, лишь бы широкая, бездонная Атлантика пролегла между ним и английским садовым сараем. Странное какое-то предубеждение против садовых сараев. Так что запомни, что бы ты ни придумал, никаких намеков на садовые сараи! Ну, Берти, так какие будут предложения?
На это, как вы понимаете, мог быть только один ответ:
— По-моему, надо посоветоваться с Дживсом.
— Я советовался с Дживсом. Он разводит руками.
Я ошарашенно выдохнул облачко дыма. В это невозможно было поверить.
— Дживс не знает, что делать?
— Он сам мне сказал. Поэтому я и обратился к тебе. На свежую голову.
— Когда он вам это сказал?
— Ночью.
Я прикинул, что не все еще потеряно.
— Но после этого он хорошенько выспался. Вы же знаете, какое живительное действие оказывает сон. И потом, дядя Перси, я только сейчас вспомнил, я же наткнулся на него сегодня рано утром, он удил рыбу в реке.
— Ну и что?
— Это очень важное обстоятельство. Я, правда, его не расспрашивал, но человек такого масштаба наверняка выловил несколько рыб. И, конечно, ему поджарили их на завтрак. А это значит, что его умственные способности значительно возросли. Не исключено, что сейчас мозги у него уже гудят, как динамо-машина, и он опять приобрел самую лучшую форму.
Мое возбуждение передалось старому свойственнику. В состоянии аффекта он сунул в рот сигару горящим концом и опалил себе усы.
— Об этом я не подумал, — проговорил он, когда перестал чертыхаться.
— С Дживсом часто так бывает.
— Неужели?
— Большинство его шедевров создавалось на рыбной основе.
— Не может быть.
— Точно, точно. Фосфор, знаете ли.
— А-а, ну да, конечно.
— Иногда хватает одной сардинки. Вы можете сейчас его найти?
— Позвоню Мэйплу. Э-э, Мэйпл, — сказал дядя Перси, едва дворецкий возник, — пригласите ко мне Дживса.
— Слушаю, милорд.
— И может быть, еще бутылку, как ты считаешь, Берти?
— Как вы скажете, дядя Перси.
— Было бы опрометчиво не выпить. Ты не представляешь себе, что переживает человек, когда делает шаг, предполагая, что ступит на твердую землю, а у него под ногой оказывается Фитлуорт. Еще бутылку того же, Мэйпл.
— Слушаю, милорд.
Время ожидания, которое, впрочем, продолжалось не так уж долго, старый свойственник употребил на отдельные реплики по поводу Боко, останавливаясь главным образом на том, какое у него противное лицо. Но вот дверь опять открылась, и вошла процессия: впереди бутылка вина на подносе, за ней Мэйпл, а за Мэйплом Дживс. Мэйпл тут же удалился, и дядя Перси приступил к делу.
— Дживс.
— Милорд?
— Вы поймали сегодня утром рыбу?
— Двух, милорд.
— И съели их на завтрак?
— Да, милорд.
— Превосходно. Прекрасно. Тогда за дело. Вперед!
— Милорд?
— Я рассказал его милости, что рыба возбуждающе действует на ваш мыслительный процесс, Дживс, — пояснил я. — Теперь он надеется, что вы сможете предложить что-нибудь конструктивное насчет новой встречи с Чичестером Устрицей.
— Весьма сожалею, сэр, я приложил все мыслимые усилия к разрешению трудности, стоящей перед его милостью, но, к глубочайшему моему сожалению, мои попытки успехом не увенчались.
— Он говорит, пустой номер, — перевел я дяде Перси. Дядя Перси на это заметил, что ожидал большего.
Дживс ответил, что разделял его ожидания.
— А если предложить вам стаканчик игристого? Не подхлестнет вас?
— Боюсь, что нет, милорд. Алкоголь оказывает на меня скорее снотворное, чем мобилизующее действие.
— Что ж, в таком случае ничего не поделаешь. Ладно. Благодарю вас, Дживс.
Дживс удалился, и в комнате установилось довольно унылое молчание. Я стоял и крутил глобус, дядя Перси смотрел на чучело форели.
— Выходит, дело битое, — наконец произнес я со вздохом.
— Что ты сказал?
— Я говорю, если уж Дживс ничего не смог придумать, надеяться, похоже, не на что.
Но, к моему изумлению, он со мной не согласился. В глазах его сверкал огонь. Я недооценил боевой задор этих деляг, которые составили себе состояние на пароходах. Такие люди могут пасть духом ненадолго, но потом он у них непременно снова взмоет ввысь.
— Глупости, — сказал дядя Перси. — Ничего подобного. В этом доме Дживс — не единственный человек, у которого есть голова на плечах. Тот, кого, осенила мысль дать Эдвину пинок в зад и кто сумел привести ее в исполнение, не спасует перед такой простой задачей. Я возлагаю надежду на тебя, Берти. Пораскинь умом: как устроить мою встречу с Чичестером Устрицей? Думай, думай, не сдавайся.
— Можно я выйду пораскинуть умом в парке?
— Пораскинь, где тебе будет удобнее.
— Хорошо, — сказал я и вышел, погруженный в раздумье. Едва я закрыл за собой дверь на террасу, как словно из-под земли появилась Нобби.