Паштет из гусиных печенок, вымоченных в шампанском
«Альпийские жемчужины» Зобные железы двухнедельных телят, запеченные в тесте по- тулузски
Салат из цикория и сельдерея
Сливовый пудинг
«Вечерняя звезда»
«Белые бенедиктинцы»
Пломбир «Нерон» Les пирожные, торты, желе, муссы, бланманже, петишу, булочки, пышки
«Дьяволята»
Фрукты.
— Ну как, тетя Далия, ничего не упустил?
— Если и упустил, то не слишком много.
— В таком случае позовем этого негодяя и объявим, что плевать мы на него хотели! Эй, Бассет! — закричал я.
— Бассет! — подхватила тетя Далия.
— Бассет! — рявкнул я, так что стекла задрожали. Стекла продолжали дрожать, когда в комнату влетел недовольный Бассет.
— Какого дьявола вы тут разорались?
— А, пожаловали наконец. — Я без преамбулы перешел к сути: — Бассет, мы на вас плюем.
Старик был явно обескуражен. Вопросительно поглядел на тетю Далию. Видно, подумал, что Бертрам Вустер изъясняется загадками.
— Он говорит о вашем идиотском предложении снять обвинение, если я уступлю вам Анатоля, — объяснила любимая родственница. — В жизни не слыхивала ничего глупее. Мы хорошо посмеялись, верно, Берти?
— Чуть со смеху не лопнули. На старика напала оторопь:
— Вы что же, отказываетесь?
— Конечно, отказываемся. Уж я-то должна была знать своего племянника: разве можно хоть на минуту предположить, что он способен принести в дом тетки горе и лишения, лишь бы избавить себя от мелких неудобств? Вустеры так не поступают, верно, Берти?
— Никогда.
— Они не из тех, кто думает только о себе.
— Что нет, то нет.
— Как я могла оскорбить его, рассказав о вашем предложении? Берти, прости меня.
— Ну что вы, что вы, дорогая тетушка. Она стиснула мою руку.
— Спокойной ночи, Берти, спокойной ночи — вернее, au revoir. До скорой встречи.
— Именно до скорой. Мы увидимся, когда на полях расцветут маргаритки, а может, еще скорее.
— Кстати, ты не забыл седло барашка с салатом латук по-гречески?
— Ах, черт, забыл. И средиземноморскую форель, посыпанную зеленью укропа, забыл. Впишите их, пожалуйста.
Она величественно удалилась, одарив меня на прощание взглядом, в котором сияли и нежность, и восхищение, и благодарность, и в комнате ненадолго воцарилось молчание — лично я молчал высокомерно. Но вот папаша Бассет произнес вымученно-ядовитым тоном:
— Что ж, мистер Вустер, видно, вам все же не миновать расплаты за совершенную глупость.
— Я готов.
— Я разрешил вам провести ночь под моим кровом, но теперь передумал. Отправляйтесь в полицейский участок.
— Какой вы мелкий злопамятный тип, Бассет.
— Ничего подобного. Несправедливо лишать полицейского Оутса нескольких часов заслуженного отдыха ради вашего удобства. Сейчас пошлю за ним. — Он отворил дверь. — Эй, вы!
Обращаться так к Дживсу? Совершенно недопустимо! Но верный слуга сделал вид, что его это абсолютно не задевает.
— Что угодно, сэр?
— На газоне перед домом вы увидите полицейского Оутса. Приведите его сюда.
— Слушаюсь, сэр. Мне кажется, с вами желает побеседовать мистер Спод, сэр.
— А?
— Мистер Спод, сэр. Он идет сюда по коридору. Старик Бассет вернулся в комнату, не скрывая досады.
— Зачем Родерик мешает мне в такую важную минуту, — проворчал он. — Не понимаю, что ему от меня понадобилось?
Я весело засмеялся. Какая ирония! Я от души забавлялся.
— Он идет сюда сказать вам — правда, он несколько опоздал, — что был здесь у меня, когда украли корову, и снять с меня подозрения.
— Понятно. Да, он, как вы заметили, несколько опоздал. Придется ему объяснить… А, Родерик.
Дверной проем закрыла туша Р. Спода.
— Входите, Родерик, входите. Но вы зря беспокоились, дорогой друг. Мистер Вустер убедительно доказал свою непричастность к хищению коровы. Вы ведь об этом хотели мне сообщить?
— Э-э… м-м-м… нет, — выдавил из себя Родерик Спод.
На его лице было странное напряженное выражение. Глаза остекленели, он крутил свои усики, — если только столь скудную растительность можно подвергнуть кручению. Казалось, он собирается с силами, готовясь выполнить тяжкий долг.
— Я… э-э… нет, — повторил он. — Просто я слышал, что возникли неприятности из-за каски, которую я похитил у полицейского Оутса.
Гробовая тишина. Глаза папаши Бассета вылезли из орбит. Мои тоже. Родерик Спод продолжал крутить свои усики.
— Глупость, конечно, — сказал он. — Я и сам понимаю. Я… э-э… поддался неодолимому порыву. Такое порой со всеми случается. Помните, я рассказывал вам, как однажды стащил каску у полицейского, когда учился в Оксфорде. Я надеялся, все обойдется, но человек Вустера сказал мне, что вы решили, будто это Вустер виноват, ну и, конечно, пришлось мне идти к вам и каяться. Вот, собственно, и все. Пойду-ка я спать. Спокойной ночи.
Он выдвинулся в коридор, а в комнате снова воцарилась гробовая тишина.
Наверное, кому-то случалось иметь еще более дурацкий вид, чем был сейчас у сэра Уоткина Бассета, но лично мне такое наблюдать не приходилось. Кончик его носа ярко рдеет, пенсне едва держится, повиснув на переносице под углом в сорок пять градусов. Да, он упорно не желал принять меня в лоно своей семьи, и все-таки я был близок к тому, чтобы пожалеть старого остолопа.
— Гррмпф! — издал он наконец.
У него что-то случилось с голосовыми связками. Видно, накрепко переплелись.
— Кажется, я должен принести вам извинения, мистер Вустер.
— Не будем больше говорить об этом, Бассет.
— Очень сожалею обо всем, что произошло.
— Забудем этот инцидент. Моя невиновность установлена, это главное. Полагаю, я теперь могу покинуть вас?
— О, конечно, конечно. Спокойной ночи, мистер Вустер.
— Спокойной ночи, Бассет. Надеюсь, вы извлечете из происшествий нынешнего вечера хороший урок.
Я отпустил его сдержанным кивком головы, а сам принялся изо всех сил раскидывать мозгами. Хоть убей, ничего не понимаю. Следуя старому испытанному методу Оутса, пытался отыскать мотив, но, честное слово, окончательно запутался. Только и оставалось предположить, что снова взыграл дух Сидни Картона.
