— Нет, торговцы лавку бросили и скрылись. Они тоже оспы боятся. А я в Онда не вернусь, пойду на новое место, наверно, на озеро Бельго. Там меня никто не тронет. Маньчжуры теперь долго не появятся — может быть, никогда не придут. Скоро большие перемены в жизни будут, сердце мое чует.
— А ты думаешь, русские скоро придут? — спросил Чумбока.
— Так все говорят, — ответил Удога. — Я много думал об этом.
— Он теперь все думает, — ласково сказала Дюбака, — как старый старик стал…
Чумбо поднялся.
— Я поеду, Фомка, — сказал он русскому.
Весь день братья готовились к походу.
Ночью они простились с Фомкой. Их лодка пошла вниз. Дюбака гребла, а Удога сидел на корме. Чумбо лежал на дне лодки.
Уже начались по утрам заморозки. Прошла осенняя рыба. В эту пору обычно у людей Мангму начинается новый год, все сыты, все радуются осенней добыче и готовятся к зимнему промыслу.
Но нынче на берегах Мангму тихо. Торчат голые палки и пустые вешала. Нигде не видно тучных связок свежей юколы, не стучат молоточками женщины, не выделывают рыбью кожу на паруса, на палатки и на охотничью одежду.
Братья проплывали мимо опустевших стойбищ.
— Всюду люди умирали, — говорил Удога. — Уже и сюда оспа дошла.
В безлюдных деревнях понемногу разваливались брошенные глинобитные дома. С лодки видны были провалившиеся, гнилые крыши, прутья и жерди стен, выступавшие из-под опавшей глины. Ветер хлопал неподпертыми дверями. Неотпиленные концы балок, как черные рога, еще выше поднимались над падавшими гнилыми соломенными крышами. А ветер становился все холодней. Тот же ветер, что и в прошлом году в эту пору, дует с низовьев реки, зовет братьев на охоту. Чувствуется приближение суровой зимы.
Удога молчал, печально вспоминая, как в прошлом году собирался в тайгу с женой и братом. Тогда казалось всем, что горе было большое, а сейчас кажется Удоге, что славное то время было.
Да, собираться на охоту уж пора. День ото дня погода становится все холодней, на речке появились забереги, уже облетела листва с лесов, почернели дубовые рощи, первый снег выпал в тайге и лежит белыми пятнами на черных хребтах и косогорах.
«А дедушка Падека в это время уже ушел… — думает Удога. — В прошлом году так хорошо дома в эту пору было!.. Мать молоточком все стучала и стучала, очаг пылал, тепло было, мы вещи укладывали, в тайгу собирались. Взяли с собой жидкий жир. А вот нынче придется бросить старый дом и в деревню совсем не возвращаться».
— Далеко мы с тобой отъехали, — говорит Чумбо, — уже начались гиляцкие деревни.
— Тут, наверно, нет оспы, — отвечает Удога. — Вон видны дымки на островах.
Великая река стремилась на север, к холодному морю. Здесь на берегах ее не видно ни липы, ни пробковых деревьев. Нигде не рос виноград. На скалах стояли леса из берез и лиственниц. Вокруг была чужая, холодная природа.
К вечеру завиднелась большая деревня.
Ветер заливал лодки. Братья подъехали к берегу и вылезли на пески.
— Ветер какой сильный, — заметил Чумбока, — даже не видно, как дым из труб идет. Его или разносит быстро, или печки не топятся. Может, в такой ветер печей топить нельзя. У гиляков, говорят, бывают такие сильные ветры, что дым обратно в дом идет.
Братья приблизились к крайнему дому. Собака пробежала мимо, держа что-то в зубах.
Вдруг ветер рванул. В крайнем доме дверь распахнулась со страшной силой и так хлопнула о стенку, что дом дрогнул, посыпалась глина.
Братья переглянулись со страхом. Они сразу почувствовали, что дом пустой. Никто не вышел, не закрыл дверь. Ветер взвыл и поднял на амбаре полотнища бересты и со свистом держал их стоймя в воздухе и хлопал берестой, как парусом.
Чумбо подошел к дому и со страхом заглянул в дверь.
— Там окна нет, сквозняк.
Он шагнул было через нары и в ужасе отступил обратно.
У кана, положив голову на глину, стоял на коленях мертвый человек. Двое других мертвецов лежали на кане. Одичавшая собака возилась около них. Завидя людей, собака с визгом кинулась в разбитое окно.
— Оспа! — в ужасе пролепетал Чумбока.
Удога молчал. Братья вышли, прикрыли дверь Чумбока подпер ее палкой.
Ветер снова поднял бересту над амбаром, из-за угла выбежала еще одна собака, но увидя людей, со страхом и воем прыжками метнулась в сторону, поджимая зад и хвост.
Ветер пошел по деревне, наперебой захлопал дверями в пустых домах. Между растрескавшихся, черных лодок собаки грызли человеческие кости.
— Пойдем скорей отсюда, — сказал Удога.
Братья поспешили к лодке. Дюбака и Чумбо потянули ее бечевой, а Удога сидел с ребенком на корме. Лодка плясала на тяжелых и шумных волнах, и ее даже по течению приходилось тянуть на длинной веревке — так силен был встречный ветер.
Гольды провели лодку мимо деревни, разбили палатку и заночевали. Утром они снова пустились в путь. Ветер переменился. Подул попутный. Братья подняли парус. День был холодный и сумрачный.
— Может быть, все люди на Мангму умерли? — спросил брата Чумбо.
— Те, кто разбежался по островам и в тайге, может быть, живы останутся, — отвечал Удога.
На берегах опять виднелись пустые, падающие амбары, пустые дома с открытыми дверями и гниющими крышами.
А Мангму становился все шире. Выше поднимались скалы. Исчезли деревни и острова. Начались скалистые, крутые берега.
Высокая голая сопка в глубоких складках, как гигантский веер, стояла над рекой. Дальние хребты упирались в облака. Погода хмурилась. Студеный сырой ветер дул навстречу.
— Море близко, — говорил Удога, проезжая вблизи горла в озеро Кизи.
Вода прибывала, и узкий лесистый перешеек, висевший, как веревка, между двух гор, был затоплен. Мангму, врываясь через этот перешеек в заливное озеро Кизи, топил все вокруг.
Ночью шел дождь со снегом. Утром лужи на берегу за косами подернулись ледком.
У гиляцкой деревеньки Тебах Мангму круто поворачивал к морю. Мыс обрывался в реку рыжими скалами. Река огибала его. На мысу над гиляцкими зимниками вились дымки. Дети бегали по отмели у лодок.
— Живые люди! — обрадовался Чумбо.
От скал Тебаха река разливается, как огромное озеро, между хребтов. Низко, друг другу вровень, над широчайшей рекой идут кучевые хмурые облака с плоскими днищами.
Гольды вылезли на берег, достали коробку с табаком и выкурили трубки, потом набили их и спрятали.
— Прощай, брат, — сказал Удога, — мы поедем домой. Скоро начнется ледоход.
— Прощай! — ответил Чумбока. — Всегда буду тебя помнить.
Чумбо обнял брата, Дюбака заплакала. Она очень жалела Чумбоку. Еще сильней она жалела погибшую Одаку.
— Хотя меня и выгнали из рода, но я все же прогнал маньчжуров, сказал Чумбока. — Только напрасно я Бичингу не добил.
— Люди тебя еще вспомнят! — ответил Удога.
Он сел в лодку. Дюбака подняла парус. Лодка пошла вверх. Чумбо столкнул свою легкую лодку, которую выменял у гиляков. Он поплыл вниз.
А река становилась все шире. На берегах ее обнажились леса. Дул студеный осенний ветер.
Лодку несло быстрей. В реке была сила, согласие и величие.
Мангму торопился к морю. Чумбока переехал на другую сторону реки. На самом устье ее стояла
