обеспечивали музыку. Странное то было пение. Джек не понимал ни слова; мелодия эхом отражалась от стен и словно вибрировала в его груди. И звучала в ней такая неизбывная скорбь, что у Джека на глаза навернулись слезы.
— Это что, плач? — спросил он у Фонн.
— Нет, конечно! Это песнь китов. Очень даже веселая, на самом-то деле. Они поют об Утгарде, нашем возлюбленном доме, что навек для нас утрачен и остался далеко за морем.
«Если это веселая песня, то печальных ему лучше и вовсе не слышать», — подумал про себя мальчик.
Лишь невероятным усилием воли он сдерживался, чтобы не разрыдаться.
— Вы ведь не будете возражать, если я потанцую немножко? — застенчиво спросила Фонн.
— Конечно-конечно! — хором заверили ее Джек и Торгиль.
Так что Фонн засеменила через лед к прочим тролльшам. Сперва все они веером рассыпались по озеру, затем приблизились к увальням: те из кожи вон лезли, стараясь произвести впечатление. Одна за другой девы выбирали себе кавалера, хлопая того по плечу увесистой ручищей. Пары вышли на лед.
Топ! Хлоп! И-и-и — скользим, скользим, скользим! Топ! Хлоп! И-и-и — скользим, скользим, скользим! Тролльи девы вели своих партнеров через озеро, а Форат и прочие выводили жалобный, стонущий аккомпанемент.
— Воистину, Олафу возданы великие почести, — проговорила Торгиль, вздыхая над кружкой сидра.
— Вот уж не думал не гадал, что его тут так любят, — сказал Джек.
— Хейди, Дотти и Лотти — тоже, — отозвалась Торгиль, улыбаясь краешком губ.
Ближе к концу празднества Джек пробрался к столу королевы и, учтиво поклонившись, спросил:
— А норны придут завтра?
— Возможно. Норны придут, когда сами того захотят, — отозвалась королева.
— А не могла бы ты… ну, так сказать… немножко поторопить их?
День, когда Люси должны принести в жертву, неотступно маячил у Джека перед глазами.
— Торопить норн не смеет никто.
— Но если бы они знали, как это важно…
— Послушай, детеныш, — добродушно отозвалась Гламдис, — ежели норны намерены даровать тебе успех, то придут они днем раньше или днем позже — это совершенно неважно. Все произойдет так, как суждено.
— Но не могу же я просто сидеть сложа руки и ждать!
Джек вовсе не собирался грубить — тем более тролльей королеве девяти футов ростом! — но мальчик себя не помнил от тревоги.
— Боюсь, придется. Заодно Фонн покажет тебе дворец.
— И вовсе ей незачем со мной нянькаться, — буркнул Джек.
— Я, например, твердо знаю одно, — как ни в чем не бывало продолжала Горная королева, — гнать от себя радость, пока она длится, и вместо того скорбеть о своей судьбе есть великий грех.
— Вот и Руна мне так говорил, — воскликнул Джек.
Гламдис улыбнулась, сверкнув изящными кличками.
— Это он у меня научился. А теперь беги-ка себе, двуногий олененок. Насладись жизнью сполна — прежде чем начнется шахматная партия.
И королева, отвернувшись, вновь впилась зубами в лосиную ногу — третью по счету, предположил Джек, глядя на груду костей у нее под ногами.
Весь следующий день Джек разгуливал по обширному дворцу королевы Гламдис. Он побывал на кухне, в оружейной, в гареме и в теплице. Теплица — гордость Фонн! — была сооружена из пластин прозрачного льда. Лучи яростного горного солнца пронизывали ее насквозь, и тепло задерживалось, точно в ловушке. Изнутри стены были скользкими и влажными: вода струйками стекала в почву, но с внешней стороны лед не таял. Специальной приставленный к этому делу увалень то и дело окатывал теплицу водой, чтобы стены не истончались.
Джек в жизни не видывал виноградных лоз — разве что нарисованными на стенах римской виллы. А еще он обнаружил здесь множество деревьев, ему и вовсе незнакомых: персики, абрикосы и миндаль. Все это привез Олаф из своих набегов в Италию.
— Олаф говорил, что в его саду таких не вырастить, — объясняла Фонн. — У него-то теплиц нет. Драконий Язык научил меня, как ее построить, — в возмещение за то, что растопил дыру в дворцовой стене.
— А зачем он это сделал? — полюбопытствовал Джек.
— О, там вышло небольшое препирательство из-за Фроти. Фрит тогда еще жила с нами, а Фроти приходилась ей родной сестрой. Вот это была скандалистка так скандалистка, скажу я вам! Из-за нее кровь ручьями лилась в чертоге Хродгара, а Драконий Язык был отчасти повинен в ее смерти. Впрочем, если бы не он, нашелся бы еще кто-нибудь…
Похоже, гибель сводной сестры Фонн особо не огорчала.
— Вижу, Олаф был здесь частым гостем, — тактично предположил Джек.
Ему не хотелось навязываться, но отношения между могучим скандинавом и Горной королевой вызывали в нем жгучее любопытство.
— О, мама в него по уши влюбилась, — ничуть не смущаясь, кивнула Фонн. — Вообще-то она почти никогда на людей не заглядывалась, а поведение Фрит с Фроти еще больше укрепило ее в мысли, что брать человека в мужья неразумно. Но Олаф… — Глаза тролльши затуманились. — Олаф был такой громадный, такой красивый…
Джек вспомнил, что примерно то же самое слышал из уст Хейди.
— Но, конечно, жить ему здесь не хотелось. У него же была семья в Срединном мире. Он приезжал раз в два года, и с подарками. Мне подарил саженцы, а Форат — флейту и вырезанного из дерева кита. Он всегда знал, чем нас порадовать.
— А Фрит он чего-нибудь дарил?
Фонн рассмеялась своим лающим смехом:
— Ни один смертный в здравом рассудке к Фрит и близко не подойдет.
— А ты знаешь, что она облысела?
Нет, этого Фонн не знала. Когда же Джек рассказал ей о прискорбных событиях, вынудивших его отправиться в Ётунхейм, Фонн захохотала так, что у нее по щекам потекли слезы.
— Ох! Ох, сил моих нет! Жаль, я этого не видела! Фрит же на своих волосах просто помешана. Она покоя не давала маме, пока не заполучила эти свои золотые локоны!
— Так это королева подарила ей волосы?
— Ну да — с помощью магии. Фрит, конечно, оборотень, но, когда она приняла человеческий облик, шевелюра у нее осталась в точности как моя. Мама подарила ей волосы, как у людей, — так ей, помимо всего прочего, было проще сохранять новое обличье. Утратив драгоценный дар, Фрит вновь оказалась между мирами — не там и не тут. Она очень разозлилась?
— Не то слово как, — вздохнул Джек. — Скандинавы прям на стены полезли.
— Ой, вот здорово! Фрит и здесь скандалами славилась!
В общем и целом, день выдался ничего себе. Джек искренне привязался к мягкой, приветливой тролльше и к ее молчаливой, грустной сестре. Он побывал и в гареме: Болторн, отец Фонн и Форат, радушно приветствовал гостя. Болторн был первым возлюбленным Гламдис, и королева по сей день обращалась с ним весьма почтительно.
Мысль о том, как можно жить в гареме, у Джека просто в голове не укладывалась, но Болторну его положение явно льстило.
— Прям вот так сцапала меня, приподняла надо льдом — и швырь в пещеру! — рокотал старый ётун, с нежностью вспоминая пору ухаживания. — У меня потом все надбровные дуги были в ссадинах!
Джек смущенно отвернулся — сам не зная почему.
