— Я не за подаянием. — Холодно возразил Вальмонт.
— Да? — Глумливо осведомился страж.
— Отлучу от церкви. — Спокойно сказал Вальмонт, однако дружинник лишь рассмеялся.
— Слышите парни? Этот раб божий мне угрожает! — Продолжил хохотать страж, опустив руку на полуторного меча, висящего в ножнах. Внутри инквизитора бушевала такая буря гнева, что Гарвель бы ничуть не удивился, если бы от него пошел пар.
— Я не верую в вашего бога. — Гордо ответил дружинник, выпятив грудь, и приняв позу которую считал героической или благородной. Искренне потешавшийся над стражем демонолог, приготовился увидеть расправу над глупым язычником, в способности инквизитора раздавить этого глупца он не сомневался.
— Я пришел не о вопросах веры с тобой спорить. — Голосом, полным холодной ярости ледяных бурь, проговорил Вальмонт, печатая слова.
— Князь сегодня не принимает. — Глумливо сказал страж, явно играя на публику, которая похоже сгрудилась с другой стороны ворот и жадно ловила каждое слово. Похоже, если инквизитор сейчас отступиться, то этот закованный в железо индюк будет ходить в героях — подумал Гарвель отрешенно.
— Он меня примет. — Чеканя каждое слово, произнес Вальмонт, демонолог с удивлением отметил, как клокочущая ярость инквизитора сменилась мрачной решимостью. Похоже, зарвавшегося стражника ждал жестокий урок.
— Князь с рабами не разговаривает. — Отрезал страж под очередной взрыв хохота по ту сторону ворот.
— Значит, ты не признаешь истинного бога. — Убитым голосом спросил Вальмонт, опустив плечи, и всем своим видом показывая, что признает свое поражение. Гарвель едва не присвистнул, видя ювелирность ловушки. Если страж ответит да, то подтвердит статус язычника, и как следствие перестанет быть человеком в глазах верующих. А с животными каждый волен поступать, как хочет, уплатив хозяину минимальную виру. А если страж откажется от своих слов, то вместо славы героя стяжает славу труса, причем прилюдно.
— Брысь отсюда раб! Я крепок в старой вере! — Вскричал страж, меч злобно скрежетнул, извлекаемый из ножен трясущейся от показного гнева рукой дружинника. Похоже, дурень посчитал безоружного инквизитора легкой добычей. И это стало его последней ошибкой. Коротко сверкнуло влажное лезвие, прочертив крутую дугу, конец которой упирался в голову инквизитора, и, судя по силе замаха, должен был развалить голову как спелую тыкву. За несколько сантиметров до мокрой от висевшей в воздухе влаги головы инквизитора меч словно влип в невидимую преграду, именно влип, а не отскочил со звоном. По внезапно отхлынувшей от лица стража крови, Гарвель предположил, что меч в воздухе застрял прочно, и на потуги стража выдернуть его не поддавался. Дружинник с белым от страха лицом смотрел на то, как его верный клинок задрожал и начал медленно сминаться, словно был выкован не из прочнейшего булата, а из простого сыродутного железа. Инквизитор недрогнувшим голосом начал читать слова предания анафеме.
Вслед за мечом, сложившимся в гармошку, с неторопливостью тающих льдов начали сминаться доспехи. Ощутив приближение смерти, страж закричал, его жуткий вопль эхом отдавался в высоких стенах дворца, полный ужаса крик резко сменил тональность, когда доспехи ужались на треть, теперь это был крик загнанного в угол животного уже ощутившего острые клыки хищника на своей шее. Побелевший напарник зарвавшегося дружинника застыл соляной статуей и лишь смертельно бледное лицо и вытаращенные от ужаса глаза выдавали, как ему страшно.
— Но всевышний в безмерной милости своей готов отпустить грехи даже такого заблудшего во мраке неверия чада. — Хорошо поставленным голосом продолжал вещать инквизитор. По сминаемым его волей доспехам потекли первые робкие струйки крови, истошно верещавший страж принялся молить о прощенье, он что-то визжал о том, что готов уверовать, однако инквизитор обращал на его вопли не больше внимания, чем на комариный писк. Под ногами висящего в воздухе стража образовалась и начала медленно расти небольшая красная лужица, и без того сырая земля отказывалась принимать еще. Неумолимо, сантиметр за сантиметром Вальмонт сжимал доспехи, буквально выдавливая из них еще минуту назад блиставшего остроумием дружинника. Струйки крови превратились в сплошной поток, стражник захрипел, не в силах вобрать ни капли влажного утреннего воздуха, чтобы продолжить кричать.
— За сим отпускаю тебе грехи, и да исполниться справедливое правосудие на суде божьем. — Вместе с последними словами отлучения на тело свалилось то, что недавно звалось человеком, а сейчас напоминало сломанную жестоким ребенком куклу. Лязг упавшего на вымощенную камнем дорожку аллеи тела разорвал пугающую тишину, сгустившуюся вокруг места жуткой казни. Гарвель с омерзением наблюдал, как другая его часть удовлетворенно урча, поглощает щедро разлитые вокруг эманации боли и ужаса, и такой чудесный просто восхитительный на вкус ужас, сковавший сердца живых.
— Зачем тебе я? — Ехидно спросил Гарвель тряхнув головой, отгоняя сладостные видения, как он руками рвет на части таких слабых и беззащитных людишек, испытывающих такой сладкий ужас.
— Ты только что и без моей помощи запугал весь дворец. — Почти шепотом продолжил демонолог. Впрочем, этот жест был лишним, поскольку всех свидетелей как ветром сдуло, а слепой и глухой от пережитого ужаса напарник безвременно почившего дружинника застыл соляной статуей страстно желая стать похожим на дерево.
— Ты на что намекаешь чернокнижник богомерзкий? — Вскинулся инквизитор.
— На то, что ты смиренный слуга господа нашего, справился с задачей куда лучше чем всякие там демонологи. — Ехидно пояснил Гарвель.
— Пошли. — Дернул щекой инквизитор, не желая пояснять Гарвелю, настоящие причины столь жестокой расправы над стражником.
— Злой ты. — Укоризненно покачал головой демонолог, аккуратно переступая алую лужу, растекшуюся во все стороны от изломанного тела стража.
— Я не злой, я милосердный, как и велит мне святое писание. — Наставительно произнес Вальмонт. Гарвель фыркнул, всем своим видом выражая несогласие.
— Ты хоть понимаешь, скольких помешанных на доблести придурков я только что спас? — Хмуро спросил инквизитор, и не надеясь на понимание со стороны погрязшего в грехах чернокнижника.
— Понимаю. — Неожиданно ответил Гарвель. — Теперь любой знатный сосунок трижды подумает прежде чем тебя задевать, и как следствие сохранит себе жизнь.
— Эй, чурбан блестящий, хватит прикидываться статуей, открывай ворота. — Гаркнул на затихшего стражника, демонолог, пожалев беднягу. Если бы это сделал инквизитор, стражник скорее всего бы обмочился.
Хорошо смазанные ворота без скрипа разошлись в разные стороны, открыв громаду дворца, во всем ее мрачном великолепии, верхние шпили резных башенок были скрыты пеленой тумана, моросящий дождик, старательно смачивал гранитные глыбы, из которых была сложена основная постройка. Ее грубость теперь пытались скрыть за слоем барельефов и других красивостей, сравнительно недавно вошедших в моду у сильных мира сего. Двери дворца так же услужливо распахнулись перед закутанной в просторную рясу фигурой инквизитора.
Глава 16
Всю ночь, облачившись в потертый кожаный доспех, и вооружившись молотом, Торкус изображал наемника, обходя многочисленные портовые таверны. Опыт подсказывал ему, что любой культ, переходя к активным действиям, набирает себе небольшую армию, и костяком ее всегда становятся продажные наемники без чести и совести, именно такого он из себя и строил, расспрашивая тавернщиков и прочий подозрительный люд насчет возможной работы. Его мощная фигура и покрытое боевыми шрамами лицо не вызывало подозрений в правдивости выдуманной им истории. Не то, чтобы инквизитор надеялся извлечь информацию от своих расспросов, просто подобное поведение всегда привлекает внимание куда более интересных людей, нежели контрабандисты и портовое отребье. И вот надежды оправдались. Дорогу в
